Сибирские огни, 1958, № 12
нур. В этом озере меня чуть Леня Чубов не утопил». Да, крепко Чимита ругали. И Аюшиеву попало: не торгуйте колхозной землей, не торгуйте колхозными баранами! Все же предложили саган-нурские пастбища нам в аренду дать — на три.года... А еще такой разговор был: чем искать у людей — свой сундук открой! Надо свои луга водой поить, колодцы стро ить, ну, еще кое-что... Старики пьют чай из белых кружек с розовыми цветами, курят свои трубки. И о чем думают они — никак со стороны не угадать: спокойно неподвижны лица, медлительно скупы движения... Юндунов внимательно слушает. Вандан сказал: «Еще кое-что в степи делать надо!» Будто Юндунов не знает, про что разговор идет! Больше племенных овец разводить, степ ную дуру-овцу улучшать, тонкую, нежную шерсть с баранов настригать! Умный человек старый Вандан Лубсанов. И смелый, что скажешь. Недаром четверть века назад, в год огненного дракона, в юрте Лубсано- ва первое колхозное собрание собирали. Кажись, Вандан первый в степи хитрой штукой занялся: маткам-овцам из шприца-пистолета баранье семя выстреливать! Секундное дело, зато от хороших производителей те перь колхоз сколько ягнят получает? Вместо теплых кошар с крышей Вандан обносит овец на ночь щита ми. Спят всю ночь овцы в этом круглом дворике-катоне, ничего, не за мерзают... И отару гнать на ночевку не надо — всегда щиты под рукой. Тонкорунную отару Вандан тоже первый взял, третий год с ней в степи зимует... Этот раз по четыре килограмма шерсти Снял. Молчит, не хва стает. Это разве «кое-что» — четыре килограмма мягкой, шелковистой, дорогой шерсти! — Ну, Вандан! — вдруг торжественно говорит Юндунов. — Так ду маю: твоя правда. Возьму с осени племенных овец! Нет, не ожидал этого Вандан Лубсанов. Он даже привстал с места: — Иван... Иван... Но в степи не принято отдаваться чувствам, нет, не принято! — Сада, Иван! — говорит обычным голосом Лубсанов и ставит кружку верх дном. — Иди свою знаменитую лавку показывай. Старуха велела полный тулун набрать! — Бери, Вандан, бери! Все, что есть в лавке, — бери! Лубсанов ходил по юрте-лавке, брал с полок толстые, как доски, плитки карымского чая, коричневые бруски мыла, десятикоробочные па кеты со спичками и ловко забрасывал все в объемистый кожаный мешок. — Молодец, Рабдан! — весело говорил он. — Славно придумал! Хороший внук у тебя, Иван, хороший сын у Тудупа вырос! Жаль, не за стал я Тудупа — сказал бы. Ничего, в другой раз застану, скажу... Если бы еще рядом с юртой-лавкой юрту-библиотеку поставить? Ну, пожалуй, еще пряников возьму внучкам... А рядом с юртой-библиотекой юрту- медпункт? Зачем тогда отсюда в Улан-Шибирь ездить? Как в городе жить будем! Этот замок, однако, юрту-лавку закрывать? Закрываешь юрту, Иван? — Зачем закрывать, — улыбнулся в бороденку Юндунов, — никто не берет денег, все кладут! Кто приезжал — всех знаю! Лубсанов надел очки и медленно, точно перед ним тибетская книга, сверху донизу прочитал весь прейскурант, вынул из бумажника несколь ко десяток, трешек и рублевок и склонился над ящиком. — У, сколько мелких денег в кассу накидали! Словно обертки из- под конфет, никакого уважения! — Он аккуратно положил в ящик свои бумажки. — Ендон говорил: на семьсот-восемьсот рублей, штолича, товару, —
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2