Сибирские огни, 1958, № 12
— Ну, спасибо тебе, Рабдан! Спасибо за твой бэлэг-сэлэг!' Еще ни разу Ендон в тюрьме не сидел, теперь, однако, очередь дошла. Посмотри, что везу! — Ендон удрученно хлестнул концом вожжей по телеге. — Пять лет с конфискацией имущества везу — вот что! На телеге лежали пухлые свертки скатанного и обвязанного верев кой войлока, мотки бечевок, разобранные решетчатые стены юрты, связ ки спицеобразных «уней» — палок, соединявших решетки с крышей юр ты, десятка два свежеобструганных досок, фанерный ящик, большой ро гожный мешок, два-три мешка поменьше, несколько банок... «Юрта-лавка, — догадался Рабдан. — Юрту и товары привез». — Садись, злодей, на телегу! — уныло вздохнул Ендон. — Я скоро пересяду в другое место. Садись же, кто мне поможет юрту собрать? Нет, не сзади, а рядом со мной, на кошму садись. Н-но! Торопись, пожи вей. Н-но! Ендон без остановки болтал всю дорогу — до самой Жипкочи, пере сказывая все улан-шибирские новости, временами возвращаясь к своей беде: «Вот, заставили юрту-лавку оборудовать, теперь конец Ендону». Вздыхал, прикладывал руку к сердцу, жаловался, обвинял, упрекал и не переставал улыбаться. Так уж, наверное, было устроено лицо у этого Ендона! ^— Позавчера утром привез на трехтонке товару из райцентра. Хоро ший товар: десять велосипедов, три мотоцикла, пять приемников, семь швейных машинок. — Ендон перечислял все это с какой-то сладостью в голосе, будто обсасывал леденец. — А плюш? А эпонж? Штапель? Креп- жоржет? Костюмы по шестьсот рублей? Кстати, твой размер тоже есть, — когда Ендон в тюрьму сядет, носи на здоровье, помни, неплохой чело век был! А какие кастрюли — бухелёр варить? А чайники, а ведра? И двадцать штук замечательных ночных горшков — еле выпросил, если бы ты знал, какой спрос на них: в этом году в степи богатый урожай на детей! Тебе это неинтересно? Или оставить один? Ну, ладно, открываю вечером магазин — народ совсем ошалел, все бросились на прилавки, как волки на овец! Конечно, ведь после сурхарба- на целых три дня лавка была закрыта, а главное — мотоциклы и горш ки! Думал, от магазина щепки останутся! И пока я на свой метр накру чивал эпонж и сатин ■—- столько узнал новостей! Будто не три дня — три года не был в Улан-Шибири! Алевтина Простокишина, знаешь, красивая русская девушка? — прибежала, смотрит во все глаза на зеленую вяза ную кофточку, а просит пять кило сахара, десять кусков мыла и двадцать пачек махорки. «Зачем так много? — спрашиваю — запасы делать?» — «Нет, Ендон, отца и всю бригаду с плотницкой работы снимают, этой ночью уезжаем в Шивию, на сенокос!» — «Зачем, — спрашиваю, — на сенокос, там ведь Петрищев и Зимогоровы?», — я-то знаю, кто где! А она покраснела, махнула рукой и ушла! Тут Лубсанов (он рядом стоял, но вый приемник крутил) говорит: «Сбежали новоселы». — «А куда?» — «Кто знает куда! В степи сто дорог!» Ну, я сразу на баян посмотрел — парня Зимогоровых вспомнил, того, что с тобой в лавку приходил... Не придется, подумал, ему на этом баяне играть... Н-но! Поживей! Н-но! Ендон передохнул и продолжал выкладывать: — Ну, тут как раз моя беда и случилась: Доржиев с Арсаланом в ма газин заходят. «Как, Ендон, много ли товару привез?» Ну, я обрадовался, хвастать стал (дурная привычка, жена за это ругает!): «На пять магазинов хва тит!» — «А не знаешь, самые дальние фермы сколько километров от цент ра?» А, думаю, этот экзамен тоже выдержу! «Первая молочнотоварная — 1 Б э л э г - с э л э г — подарок.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2