Сибирские огни, 1958, № 12

Отец замерз в степи, напившись где-то арахи. А Бальжит... Бальжиг стала женой Тудупа. О, совсем другая жизнь началась у нее: комсомольские собрания, молодежные субботники на севе и уборке. И доброе слово Тудупа всегда рядом. А друзья Тудупа стали ее друзьями. Потом Тудуп поехал учиться — Бальжит ждала его в юрте Юндунова пять лет. Он вернулся, начал, ее учить... Книги ей читал, стихи свои читал... Да всего лишь три месяца пожили вместе... Уехал толмачить и— конец счастью... Исчез Тудуп. Еще- Ждала семнадцать лет в юрте Юндунова. Теперь он совсем вернулся — время такое пришло. Больше никуда^ не уедет. Нет, никуда! ...Ягненок с той стороны загона ткнулся по ошибке в ее пальцы, схва­ тил их мягкими цепкими губами, провел по пальцам теплым язычком, выпустил, почувствовав грубую, шершавую кожу, недовольно провякал-, и побежал искать свою мать... А Бальжит все думала. «Мне худо без него было — ничего. Рядом старик был, сын был, се­ стра приезжала. На своей кошме спала, в своей юрте, в своем колхозе жила, нужды не знала. Но сколько раз ночью просыпалась, сколько раз круглые кораллы-моржаны доставала, что Тудуп к свадьбе дарил. Легче становилось, когда моржаны перебирала — будто руку Тудупа чувство­ вала, будто сердце его рядом билось! Hj30T — дождалась — рядом Тудуп. Да не прежний: веселый, спо­ койный, который так говорил, будто книгу читал, — другой Тудуп. Ходит по юрте и молчит, молчит. Вот когда сейчас возле Рабдана стоял, шахмат­ ные часы трогал, совсем мягкое, доброе лицо было, как давно-давно на сенокосе, когда в первый раз поцеловал. А повернулся, взглянул — грудь будто огнем обожгло. Грустные глаза, все спрашивают — выпытывают: «Прежняя ли ты, Бальжитка? Не чужой ли я тебе?» Или кто успел шепнуть, что люди сватались? Так это когда было? Разве ушла я из твоей юрты? Нет! Не чужой ты мне — самый близкий. Посмотри на свою жену: некрасивая стала, хворая, постарела. А все-та­ ки прежняя, твоя!.. Неужели никогда от Тудупа не услышу: жена моя,. Бальжитка моя, друг мой, мать сына моего! Неужели от моих рук, как этот ягненок, в сторону кинешься, другую искать? Ну, хватит, Бальжит! Иди, шей мужу бязевые рубашки; кожу в мял- ‘ке мни — мужу на гутулы... Ты — жена его, нет у него другой, только ты одна. Ну, вот, прошел колющий грудь кашель. Иди в юрту, Бальжит, будь твердой, будь мягкой, будь сильной, будь нежной. Ты — жена его, Баль­ жит!» Так думает женщина. А о чем думает парень, сидящий с книгой у шахматных часов? Круп­ ной, почти мужской рукой прикрыл он темные свои глаза, и они блестят от набежавших мыслей. Черные буквы разбрелись по белой странице, как овцы по степи, и так же разбрелись трудные, неясные, неуловимые мысли... «Вот тот человек, сидящий сзади, у очага, — неужели он его отец? У этого человека — жесткие, в мозолистых вздутиях, ладони, уста­ лое лицо в крупных морщинах, грустные, спрашивающие гла^а... Это его отец? А тот кто же — на фотокарточке? Тот, в очках с золоченой оправой, молодой, с высоким, чистым лбом, с нежными скулами доброго и реши­ тельного лица? Тот — кто же? Кто настоящий — тот или этот? С тем че-