Сибирские огни, 1958, № 12

то — с башкой, своими пучеными глазами все разом высмотрела! — Митяй, а Митяй! Спишь аль нет? И к отцу сон не идет! — Не сплю, папаня... Отец неслышно поднялся с топчана, нашарил в темноте Митину но­ гу, присел рядышком. — Стонет все, слышишь? — Слышу, папаня... — Вона как неладно-то получилось... — отцовская рука потянулась было к бороде, не дошла, нерешительно опустилась на Митино плечо. — Послушай-ка, Митяй, не рябенок ты. — Отец вдруг заговорил по-дав­ нишнему, по-стародубски, смягчая слова.— Не рябенок ты — помощник, хозяин. Не с кем мне, с тобой только. Сердце Митяй, до чего жжет, буд­ то кто спичку около держит. Зря мы, а? Дом в колхозе бросили, участок, корову... Сейчас бы в доме с крылечком, с Зинкой бы нашей, а? Мать бы в больнице, в тепле, в покое... Допустили: в стяпи мать рожает! Ну чеп> нам надо было? Привык ногами думать, не головой... А ты что ж? Сказал бы: не пойдем. Не рябенок... — отец запинался, ему не хватало слов, и он все сильнее теребил Митино плечо. — Сена не накосили и зароды не поставили... Доржиева обманули, а? Жжет сердце, не трухлявое оно, врет старуха! — он нагнулся к Мите, щекоча его лицо бородой. — Воротить­ ся бы, сынок, да примут ли? Со стыда одного упреешь! Да и как теперь собярешься — мать сколь проляжит, дитя малое на руках. Ну, что ска­ жешь, Митяй! — Что скажу, папаня? — Митя приподнялся так порывисто, что от­ цовская рука соскользнула с его плеча. — То скажу, что не хочу я здесь, незачем мне здесь. И тебе незачем, и всем! «Дом, участок, корова...» Да ведь и Зина же наша там! И не в том еще дело! Не знаю, поймешь ли: душа у меня к людям приросла — к деду, к Рабдану, к другим... Прямо хоть ползком обратно... Тебе бы только бродяжить! А того не видишь, что путей много прошел, а дороги-то нет! А у них там, в колхозе, я свою дорогу нашел! Работать буду, учиться буду, человеком стану... И Митя, выпалив все это единым духом, снова откинулся на подост­ ланную под голову телогрейку. — Ну, ну, Митяй, может, и пойму... Ишь, тебя прорвало, ну, спи себе, спи... Будто и матери полегчало, отпустило, — отец вздохнул, прислуши­ ваясь, и пошел к своему топчану. «Нет уж, не рябенок, не рябенок», — по­ казалось Мите, или, в самом деле, пробормотал это отец, укрываясь тело­ грейкой?.. В соседней палатке, и верно, все стихло. Митя уткнулся лицом в шершавую крапивницу, и запах мешковины и размятого сена нанес на него зыбкую, тонкую, как выхлестнутая на берег волна, дремоту... Но снова стоны, снова шелест шагов, и снова голоса старухи и фельдшери­ цы — и волной с берега уходит дремота... И так всю ночь. Трудная эта ночь у мамани... Легкий шорох конских копыт за брезентовой стеной, быстрый пере- шепот двух голосов, грубоватый смешок, — и дремота волной отхлынула от Митиного топчана. — Спят, словно рудой придавило, — глухо шептал Петрищев.— Ну, говори, как тебя угораздило! Вышибли, что ли, из колхоза?! — Что ты, меня-то? Не, я искать поехал, тебя искать, понятное де­ ло? Зачем ушел, друга бросил? Вот коня одолжил, поехал. Э, тихо, стер­ ва, тихо!.. «Стерва» — это, конечно, к лошади. Кто же это приехал? Голос-то вроде уж слыханный!