Сибирские огни, 1958, № 12
С утра еще сшибся папаня с Афоней. Вышел из фургона, взял косу: «Надо, однако ж, покосить маленько для колхоза. Хоть на один-два за рода. Айда, ребята!» Петрищев упер руки в бока: «Хватит, отколхозили, пусть ужо-ка Простокишины да Нефедовы на трудодни себе скребут! Нам энту траву не жевать!» Папаня молча направил косу и пошел отма хивать. За ним Митя. За Митей — дед Лобанов. Хоть и без особой ра дости .г— все же промахали до обеда, пожалуй, на один зарод накосили... Афоня со своей бабой и Гераськой Чалым посиживали у фургона да зубы скалили: «Доржиеву отпишите, чтоб за косьбу в геопартию денеж ки переслал!» А после обеда, как собрались уходить, папаня с Афонькой покрепче еще схватились. Петрищев взвалил на телегу чугунный обеденный котел, вытащил из фургона табуретки, Федора занавески с оконцев поснимала — и давай все на воз складывать! Папаня стоял в сторонке, дергал боро ду, потом подошел к возу, спихнул плечом табуретку: «Мы не воры. Ухо дим по несогласию. Колхозное нам ни к чему». Петрищев нацелился на папаню ястребиным носом — вот-вот клю нет! «Подумаешь, имущество: железо да дерево! Убудет у них, что ли?» — «Тады без нас, — ответил отец, — Митяй, скидывай наше барахлиш ко». Старик Лобанов поддакнул отцу. Петрищев озлобился — так сада нул кстел с телеги — словно колокол бухнул! Руки себе поотбил. А Фе- •дора, ровно кошка, на отца расфыркалась... Нет, в прежние годы отец веселее в дорогу пускался. Полегче было у него на душе. Подневольности в глазах не было. А последние дни, о чем бы речь ни зашла, все на новый дом сворачивал: «Крылечко-то, кры лечко-то какое пристроил, ну, скажи на милость, и чего только ста рался?» Да, кто-то другой, не они — переедет в построенный ими дом, кто-то другой затопит сложенную ими печь, кто-то будет подыматься по пахнущему свежим сосняком крылечку — только не они! Степь медленно и не разом .серела, темнела — словно гигантская круглая лепешка в теплой золе. Звезды высыпали густо-густо. Невесело глядят они на землю, на степь, на горсточку людей, шагающих по степ ной дороге. На самом небесном верхотурье, словно вбитый в плотную синь, посверкивал Золотой Кол. А поодаль разбрелись Семь Стариков — семь бездомных странников небесной степи. Это — звезды деда Юнду- нова. Не раз, когда пасли бывало вместе до самой ночи овец, подъедет к Мите старый чабан, икрюком в небо покажет: вон они, мои звезды... Знал ли тогда Иван Юндуныч, что станут эти Семь Стариков звездами печальных Митиных странствий! Сидит сейчас дед в своей юрте, трубку-ганзу покуривает. Тетка Баль- жит шьет на машинке или айрик толчет. Рабдан с Даши-Дондоком сидят за своим столиком, листают учеб ники. Нет-нет да и посмотрят на Митино местечко у очага, на его коеч- Ку: ждут —. скоро ли новый товарищ вернется? Конечно, ждут: все же подружились ведь все трое! Разве забыть, как с Рабданом чемодан с книгами и тетрадками разбирали, как с Даши-Дондоком у Чубовых го стили!.. Нет, вовек не забыть!.. Да, а теперь дойдет до них весточка про опустевший стан и брошенный фургон на Шивии — погаснет трубка у деда Юндунова, замрет белур в руках у тетки Бальжит, перестанут дура читься и щелкать часами Рабдан с Даши-Дондоком. А Доржиев? При ютили, подумают, обласкали человека, как своего, как родного, а чело век, глянь, гадом ползучим обернулся! Эх-ма! А Чубов! Усядутся завтра вечером чубовские ребята с кружками в руках за круглый стол в черемуховом саду, поставит тетя Васса ведерко
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2