Сибирские огни, 1958, № 12
склонам сопок; дорога на Догойтуй, за школьным городком, вдруг зави лась тонкой березовой стружкой; желтые, синие, красные цветы несутся, вихрясь, навстречу Рабдану — точно у них выросли ноги! Нет, это уже не цветы — это пестрые халаты колхозников, окружив ших со всех сторон серого скакуна и его всадника — победителей нынеш них скачек. Даши-Дондок, прибежавший раньше всех, дергает Рабдана за ногу: «Молодец, я тебе все свои лодыжки-шагаи отдам. Вот твой халат, оде вайся!» Рядом с Даши — Роза Чубова: «А я так и загадала, что пер вым придешь!» Рабдан медленно водит лошадь внутри круга и все ищет глазами Дариму. Неужели не подойдет, неужели не поздравит? Неуже ли ей все равно, кто победитель? «Тихоня». Вот теперь он мог бы и по говорить с ней — обо всем или, хотя бы на первый случай, о Нерчинске... Но Дарима исчезла, растаяла в толпе — нигде не видать ни белой блузки, ни белого гребешка. Оставить Боршагры и нырнуть в пестрое мо ре халатов? Ведь он свое дело уже сделал! Куда там! К Боршагры мед ленно и торжественно подходят победители сурхарбана и барильдана — Гомбоин и Базарон. С ними улыбающийся Доржиев, Чубов и перестав ший улыбаться улан-одонский председатель. Рабдан, вытянувшись, стоит у головы лошади. Боршагры влажно дышит ему в щеку, и Рабдан чувствует, как вздрагивает горячая кожа Боршагры, — запах кисловатой испарины идет от неостывшего тела ло шади, Доржиев, поглядывая на сдержанно-злое лицо Аюшиева, роется в карманах мятого пиджака. Наконец, находит то, что нужно: книжицу в голубой обложке. Это — «Памятка председателя колхоза». Он аккурат но обертывает «Памятку» красным носовым платком и, коснувшись се рого литого лба Боршагры, неторопливо, нараспев, как в прежние време на лама, обращается к лошади с хвалой: — Да будет славен наш могучий бегунец— конь с четвертными уша ми, чугунными копытами, серебряными клыками. Ты — гордость наших колхозных табунов, радость и свет улан-шибирцев. От имени верховного бурхана — от имени народа — славлю тебя! Ох, и хитрец же наш председатель! Как же ловко переиначил ста рый степной обычай, как переделал на новый лад поздравительную дам скую молитву — «Сулу»! Все с одобрением смеются, даже столетние старики и старухи. Лишь у одного Аюшиева такое выражение лица, будто сейчас у него из кар мана вытащили последние деньги. Совсем неподходящее лицо для такого великолепного, праздничного костюма! Маленький, невозмутимый Иль- душкин все что-то шепчет Аюшиеву в затылок, — тихонько шевелятся седые усы, помаргивают слезящиеся глаза... А улан-шибирский председатель все говорит, все говорит, похлопы вая легонько «Памяткой» меж лошадиными ушами: — Разве не доброго бегунца вырастил комсомолец Рабдан Тудупов? Пусть все знают: на колхозных пастбищах Улан-Шибири, на небогатых пастбищах, на скудных пастбищах, вот какую замечательную лошадь вы растили! Доржиев покосился на Чубова. — А когда наши табуны будут пастись на выпасах Улан-Одона, воз ле Саган-Нура, где найдутся тогда лошади сильнее и быстрее наших? Вандан Лубсанов, поглаживая круглую щеку, негромко спрашивает председателя: — Значит, уладили дело? — А как же, конечно, уладили! — весело отвечает Доржиев. — Что ж
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2