Сибирские огни, 1958, № 12

...Скачки! Скачки! Начались скачки! С Шибановой горы вниз, к степному стадиону, мчатся степные гри­ вастые дьяволы! Нет, Боршагры не подведет сегодня Рабдана! Он словно бы чувст-' вует всем своим легким телом, как важно его всаднику прийти первому туда, где, повернувшись теперь спиной к опустевшему стадиону, а лицом к Шибановой горе, шумят тысячи людей. Белым водопадом льется меж пальцев Рабдана грива скачущей ло­ шади. Тугой встречный воздух вышибает летучие искры из широкой гру­ ди Боршагры, точно высеченной из серого камня. Не давит спину Бор­ шагры тяжелое монгольское седло, стремена не сжимают бока; душа бе­ шеных предков переселилась в Боршагры — душа табунных степняков, вольных и необузданных, как ветер, ломающий тальники и срывающий камни с высот. А Рабдану — нужны ли ему стремена, седло, уздечка! Вскочив с ле­ ту на спину Боршагры, он мчится, пригнувшись к крутой дымчатой шее лошади — почти обнаженный (в одних коротких трусах!), бронзово-заго­ релый... Боршагры и Рабдан вместе — словно быстро мчащееЬя серое об­ лачко, пронзенное огненным лучом заходящего солнца! Пусть воздух клочьями рвется вокруг, пусть ветер железными пальца­ ми затыкает ноздри, пусть земля раскалывается под копытами, — лети, мой Боршагры, вперед, мой серый скакун! Мимо старого клуба и мимо нового гаража, мимо электростанции, за речку, к стадиону — туда, где в толпе стоит узкоплечая девчонка в белой блузке и черной юбке. Всмот­ рись, мой Боршагры, и ты увидишь, как сверкает в ее иссиня-черных во­ лосах белый гребешок со змеистой золотой полоской. Тридцать приземистых, бесноватых гривастых дьяволов сорвались лавиной с Шибановой горы — тридцать ветров, тридцать молний, три­ дцать ошалелых стрел — лучшие скакуны Улан-Шибири, Улан-Одона, Шугалая, Жогоя, Ошарбая. Только десять лошадей доскакало рядом с Боршагры до первых до­ мов села. И лишь четыре бегунца держались бок о бок с Боршагры до белого настила нового мостика. Но одна лошадь никак не хотела отстать от Рабданова коня и за мостиком — шла с ним грива в гриву, хвост в хвост. Все в ней бросало- вызов Боршагры: и бока цвета яичного желтка, и белые дробины по зо­ лотистой морде, и хвост, торчащий, как медная дацанская труба, и то, что мчалась она, неся на себе жалкого, щуплого улан-одонского маль­ чишку. Глаза у мальчишки сверкали, как черные стекляшки на солнце, он свистел и гикал, а сам всадник-то — с пшеничное зернышко на верши­ не золотой мчащейся горы! Куда же он так торопится, этот малыш? Кто ждет его там, в толпе? Совсем не к чему быть ему первым в сегодняшних скачках! Но маленький улан-одонец не желает отставать: он привскакивает, вопит еще громче и вовсю погоняет свою лошадь. — Санжиев! Санжиев! — кричат улан-одонцы. — Тудупов! Тудупов! — кричат улан-шибирцы. Серый и желтый несутся рядом. Скакуны храпят, раздувают розовые ноздри,, косятся одичавшими, сухими, страдальческими глазами, вывора­ чивают изнанкой мягкие шлепастые губы — словно по-своему, по-лоша- диному, сквернословят шепотом... — Боршагры, умный, хороший, ну, пожалуйста, Боршагры, поднаж­ ми еще немножко! Как же старается Боршагры! Березовые колки с бешеной быстротой, как на санках, съезжают по-