Сибирские огни, 1958, № 12
Так она осталась в колхозе. Через несколько дней приехал на «победе» председатель. Он привез с собой Дарижап. Она долго разглядывала покрытые морщинистой бе лесой пленкой отцовские глаза. Доржиев сидел у очага и, прихлебывая чай, расспрашивал Долгор о ее делах, рассматривал аттестат. «Геомет рия ~ пять, алгебра — пять, тригонометрия тоже пять. Замечательно! Гомбоин недаром тебя расхваливал: — «Моя Долгорка, говорит, быстрее всех в уме считает, прямо как электронная машина!» Доржиев чайной ложкой намазывал на уголок хлеба масло и щурил хитрые глаза. Долгор почти не слушала председателя — она следила за маленькими тупыми пальцами докторши, они едва прикасались к отцов ским глазам, но расширенные, покрасневшие глаза отца стали дикими и страшными. «Ну вот, — сказала, наконец, Дарижап (сказала спокойно, неторопливо), когда ослепнешь на второй1 глаз, сделаем операцию. Зорче, чем у ястреба, глаза станут, только сначала надо совсем ослеп нуть. Подождать надо, Жамсо!» — «Сначала ослепнуть? — переспросил, криво усмехаясь, отец. — Потом мертвые глаза резать? Может, лучше шамана позвать, тарасуном побрызгать, духов •вызвать?»—«Как хочешь! ответила Дарижап. — Только если траву хамхул прикладывать бу дешь или деготь, навсегда испортишь глаза, потом не вылечим...» «Ладно, — ответил отец, со злобой глядя здоровым глазом на Дари жап, — сколько ждать?» — «С полгода, может, больше». — «Что же, Жамсо, — сказал Доржиев, — такой опытный чабан, как ты, пока и с одним глазом справится. Отара останется у тебя». Отец промолчал, толь ко веки чуть дрогнули, и Долгор поняла, что он благодарен Доржиеву... «А ты, Долгор, приезжай завтра в центр, пока счетоводом поработаешь, электронную машину, понятное дело, заводить колхозу долго... Сада!» -— председатель отодвинул чашку и вместе с Дарижап вышел из юрты... Трудный был год у Долгор: летом и осенью она вставала в пять ут ра, выезжала с отцом в степь; тремя часами позже Харасун мчал ее в Улан-Шибирь, в колхозное правление; вечером она снова с икрюком в руках скакала на пастбища Хугоши, чтобы овцы еще несколько часов по паслись на травянистых склонах сопок, по жнивью и отаве. Зимой отец все чаще стал оставаться дома. Приходилось чабанить матери. И Долгор, выбиваясь из сил, старалась успеть везде: подсчитыва ла конторе трудодни, выписывала наряды на работу, выезжала с крас ной палаткой на фермы, обстирывала братишек, привозила домой про дукты, провожала и встречала мать. Бедняга Харасун, верный помощник Долгор, забыл то время, когда с него снимали седло! А с нынешней весны, когда приехали новоселы, работы в правлении прибавилось, спать приходилось урывками, и едва Долгор садилась в седло, как приникала головой к густой и мягкой, как мытая шерсть, гри ве Харасуна. К этому времени отец уже почти не слезал с толстой кошмы, покры вавшей расписной сундук, слева от очага. Он ослеп и на второй глаз. Но резать глаза — нет, ни за что! И слышать не хочет про Дарижап! Отец охотно вставал лишь тогда, когда раздавался звонкий щелчок ногтем по горлышку бутылки — так объявлял о своем появлении Бимба. В конце, зимы он заглянул в юрту, будто мимоходом ехал в верховья Шу- галая за дровами для школы; через неделю Долгор снова увидела его сидящим на скамейке возле отца — и у обоих были стаканы в руках. «У меня в Иркутске вся медицина знакомая, — важно говорил Бимба,—про фессор Ходос — друг, у профессора Мочалина на квартире сто раз обе дал, с профессором Щипачевым, как с тобой, на ты. Со мной поедешь — верное дело, захочешь — золотые глаза вставят!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2