Сибирские огни, 1958, № 12

лет лежит без движения бледный худенький мальчик. Все испробовала Дарижап, все средства, но даже она не смогла вылечить беднягу. И что же? Долгор подымет его с постели, Долгор вернет его к жизни! И Долгор, торопясь домой в кузове попутной машины, пела так громко, что шофер — рыжеватый парень с острым носом — несколько раз высовывал голову из окна кабины, морщил в улыбке нос и, спохва­ тываясь, снова исчезал в кабине... Даже с машиной ей в тот день повез­ ло: сошла с поезда, пробежала под вагонами двух товарняков, проско­ чила через тамбур третьего, простучала чемоданом по отвесным лесен­ кам, Чуть не скатилась с каменистого откоса и, — пожалуйста! — угада­ ла прямо к этой машине! И шофер такой славный — ему надо было свернуть от Шугалая на Орам, к геологоразведочной партии, а он сде­ лал крюк в восемь километров, чтобы повезти ее прямо домой. «Это за то, что весело ехали». И остановил машину с шиком, и чемоданчик помог снять — будто бы самого начальника геопартии привез! А в юрту, как ни приглашали, не зашел: если зайти — надо выпить стакан чаю, а он торопился в свой Орам: «За песнями, девушка, приеду, поджидай!» — пошутил он, уже на ходу высунув смешливое, веснушчатое лицо из кабины. Да, а песни-то как раз и кончились! Нет, не бывать ей в тихом домике у матери Константина Шибанова; нет, не подходить ей в белом халате к койкам больных; нет, не ездить ей с докторским чемоданчиком по Голубой степи!.. Конечно, мать и братишки обрадовались Долгор (эту зиму они редко видели ее — почти все воскресенья уходили на подготовку к экзаменам). Но в юрте что-то тревожно переменилось, и не сразу Долгор сумела объ­ яснить себе что. Мать, готовя еду, часто застывала на одном месте, уро­ нит то нож, то кружку; ребята играли и говорили меж собой тихонько, боязливо оглядываясь на дверцу юрты; а к привычным запахам юрты примешалась тонкая, уксусной остроты, струя... Долгор помогла матери навести порядок в юрте, загоне, — у Дол­ гор все получалось быстро, работа горела в руках. Сбегала несколько раз' к ручейку за водой, постирала; подоила корову, Будоржапу пришила пу­ говицы на рубашке, Лхасарану заштопала носки, двухлетнему Мунко поставила заплату на штаны... А когда все расселись вокруг очага с чашками чая в руках, она вни­ мательно, долгим вопросительным взглядом посмотрела матери в лицо. — Отец у нас шибко плохой стал,—сказала мать,—один глаз совсем как сметана, белый, другой тоже портиться начал... Какой-то травой — слышь, как пахнет, — лечит. Ничего не помогает, сердится, ругается... Что делать будем? ■— И чашка задрожала у нее в руке. Уже тогда Долгор поняла — случилась беда, и всю тяжесть этой бе­ ды придется ей принять на свои плечи... Отец пригнал отару засветло; солнце еще стояло над степью. Долгор с матерью открыли загон, овцы быстро заполнили его, как зимний туман лощину. А отец, нетвердо ступая, сразу пошел к юрте. Он даже не поздо­ ровался с нею, не спросил, как она окончила школу. «Не мешало бы тебе, дочь, раньше приехать», — услышала юна какой-то чужой, потрескивав­ ший, как сухое полено, голос отца, едва вошла в юрту. «Я только сда­ ла экзамены, аба!» — «Ты видишь, кац я рано вернулся? Разве овцы на­ гулялись? Сейчас можно пасти до ночи. А я не могу, для моих глаз ночь приходит раньше!» — «Аба, я помогу тебе пока.» — «Пока? Так все же ты собираешься учиться дальше? А что будет, когда мои глаза совсем затянутся изморозью? Что такое чабан без глаз? Ружье без заряда, уди­ лище без крючка! У тебя трое братьев, Долгор!»