Сибирские огни, 1958, № 12
Скажи-ка, какие умные и сговорчивые стрелы у них, будто в одном колчане родились! Затихла толпа вокруг стадиона. Только жаворонки, словно пущен ные из невидимого лука, соперничай со стрелами, проносятся над голо вой; только ветер с Барун-Ула нашептывает что-то на ухо... Нет, на той стороне, возле Ендонова фургона, какое-то движение, кто-то, толстый и решительный, продирается сквозь толпу, и вслед ему доносится: «Вот шитхур», «Чего надо?», «Зачем толкаешь!». Да это же Бимба! Куда это он рвется? А как же так, чтобы Бимбу никто не видел, чтобы он стоял где-то позади, за всеми! ...Когда-то и он, Бимбаев, был с ними на Шибановой горе, только ни у кого сердце к нему не лежало; на словах один, а в делах — совсем другой. Базарон говорил про него: «Короткое ружье всегда громко стреляет!» Вот, почти двадцать лет носился по чужим краям, искал свое, бим- баевское, счастье, ничего не нашел, ничему не научился. Как сказал не давно Гомбоин: «Ни одной из девяти доблестей мужчины: ни в работе — мастерства, ни в речах — мудрости, ни в знаниях — глубины...» Был про давцом, билетером в кинотеатре, мороженщиком — стоило ради этого уезжать из колхоза! Вернулся постаревший, озлобленный, завистливый — завидует каждому, у кого увидит хоть рубль в руках. И такой же хва стливый, — вон старые значки нацепил на засаленный халат! Скажите, как рвется он вперед, со злостью выдирая защемленные полы распахнутого халата. И — прямехонько к маленькой Долгор (она только-только появилась на сурхарбане), стал рядом, заглядывает ей в лицо. Да, но ей-то, видать, это соседство не по душе. Черными глазенка ми сверкнула, отодвинулась. Или верно говорят, что Бимба старику Жамсоеву за Долгор боль шой калым обещал? Уже залысины до маковки, брюхо обвисло, как у опоросившейся чушки, а за молоденькими охотится! Вишь, как в лицо ей засматривает — пожухлый лист рядом с яблоком. Ну, Бимбаев, ты уж трем женам жизнь испортил, и вообще, где появишься — там друзья ссорятся, вздорят муж и жена, люди руки опускают... Нет уж, хватит тер петь! Все думалось, Бимбаев, что хоть искорка от огня нашей юности осталась у тебя в сердце... Нет, Бимбаев, погасшее у тебя сердце, равно душное к людям. Только одно звериное в нем: растолкать всех плечом, занять «должность», урвать где-нибудь кусок покрупней... Да, вот какой ты, Бимбаев: по бороде — Авраам, а по делам — Хам! Нет уж, доколе терпеть! Чужой ты нам всем, и придется тебе, Бимбаев, снова убираться отсюда. Теперь уж навсегда! Эх, прозевал из-за этого черта-шитхура, сколько же сейчас у Найда- но и Гомбоина? Уже по шесть стрел выпустили. Словно бы шаман на колдовал — оба выбили по 49 очков! У каждого остались две стрелы — последние, решающие! Бритое, стариковское лицо Найдано с тяжелыми, как складки зана веса, морщинами неподвижно. Темное, гладкое лицо Гомбоина словно обрызгал летучий дождь... В седьмой раз подымает лук улан-одонский фельдшер — пятерка слева. В восьмой раз подымает лук Холхон Найда но — пятерка справа. Все, отстрелялся — пятьдесят девять очков! А все го — сто девяносто восемь у стрелков Улан-Одона и сто семьдесят девять у стрелков Улан-Шибири. Чтобы выиграть только одно очко, Гомбоин дол жен дважды выбить десятку! Нет, Доржиев, придется тебе любоваться новым полетом аюшиевской шляпы! Так, Аюр, лук на изготовку, «брюхо Бурятии» вперед! Гомбоин зажимает тетиву и стрелу между указательным пальцем и большим — он тянет тетиву всей рукой!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2