Сибирские огни, 1958, № 12
вовать нашей жизнью на избранную нами борьбу...» Так они дали эту клятву на вершине своего «святого холма» — Ши бановой горы. ...Да, и солнце в тот вечер также садилось за сопки, и свежий вете рок обдувал лица; только не знаменитый город стлался под горой, а без вестная, тихая степь, опаленная солнцем, ветрами и недавней граждан ской войной. Сколько с той поры прошло трудных и горячих дней — почитай, три десятилетия промчалось над степью! .Теперь и в Улан-Шибири, и в Шуголае, и в Адон-Челоне, и в Жогое в каждой школе — пионерские дружины; в каждом колхозе — по сорок, по пятьдесят комсомольцев. А началось-то — поди-ка — с шибановской семерки: шестеро шальных мальчишек в рваных штанах и смешная ко ротконогая девчонка в стоптанных гутулах. Давно они не собирались все вместе. А поглядеть да подумать — не- житье им всем без степи! Вот один из них, председатель колхоза, сидит, скрестив ноги, на тра ве, рядом с улан-одонцами. Как же цепко следит он за тестем своим Ван- даном и за стареньким Ильдушкиным — за тем, как оба старика медлен но и торжественно отмеряют сорок луков до мишеней, расставляют похо жие на куличи кожаные суры-мишени, подравнивают борозды впереди и позади кона... Как смотрит-то председатель, а! Каждая мышца напряже на! — будто вся судьба его стоит на кону рядом с сурами! Вот такой же Чимит был и в те далекие годы детства, когда возле юрты играли они в шагаи-лодыжки или в хубу-раковины. Тоненький, щуплый, крепенький и норовистый, как степной коняшка. Пока все баб ки не огребет или не проиграет — до последнего! хоть до самой ночи иг рай с ним! Да, характер! Осталось в нем это до сих пор — горячее мальчишечье упрямство: добьется своего, умрет на месте — а добьется. Но зато и других, прича стных и непричастных к его затее, до седьмого пота загоняет! Нет, что говорить, всегда он был по душе Чубову — этот взлохма ченный «мальчишка» Доржиев! Не ждет, пока обсудят, постановят, ре шение спустят — хватает нетерпеливыми руками дело за нутро, пока оно еще живое, горячее; трясет его Чимит, крутит, чтобы не застыло дело, не угасло, не померло от словесной нудной канители! Бывало — руки обож жет, бывало — перекрутит, перетрясет, словчит, бывало — где-то слиш ком большая стружка завернется. Вызовут в райком, а то и в округ, да куда там — дело-то уже сделано, и хорошо сделано: овец остригли, ко шары построили... Вот, чует секретарь райкома: неспроста шумели они, Аюшиев и Дор жиев, на крылечке правления. Глаза у Чимита были такие же непуте вые, как тогда, когда у председателя облпотребсоюза трехтонку выхит- рил. Все жмурится, как рысь на солнце! Что он хочет выманить или вы просить у этого надутого и недалекого председателя Улан-Одона? О чем они сговаривались там, на крыльце? И Аюшиев какой-то дерганый и су етливый; сидит рядом с Чимитом — похохатывает, руки потирает, шля пу то так, то сяк прилаживает. Будь они неладны, что они затеяли — один от хитрости своей, другой от кичливости! Тут не детская игра в баб ки или раковины — что-то посерьезней! Смотри в оба, Чубов!.. Так, уже вышли к черте первые стрелки. Один — в синем халате, подпоясанный широким оранжевым кушаком — улан-шибирский парень с верблюдоводческой фермы. На другом — коричневый халат с зеленым поясом, это чабан из Улан-Одона. Перед обоими стрелками метрах в пя тидесяти притаились, как степные зверьки, кожаные цилиндры суров девятнадцать штук. Средний, самый маленький (попробуй, попади!), -
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2