Сибирские огни, 1958, № 12
• — Чиститься пошел. — А подменный паровоз? Ведь дол жен быть подменный. — Должен, конечно, быть. Но какой может быть подменный, ежели весь пат ровозный парк у нас закокали к черто вой матери. Вот только вчера машинист Шаповалов разбил всмятку паровоз и еще семь вагонов в придачу... Михаил Кольцов во время беседы ни когда не держал в руках блокнота и ка рандаша. Эти инструменты всегда явно тормозят непосредственную беседу. Но если тот или иной «кадр» был закон чен, он где-нибудь в укромном месте, быстренько, на ходу, записывал нужное. И если бы сохранился его верховцев- ский блокнотик — летопись только од ного станционного дня, — можно было бы бесконечно удивляться, какими только деталями, фактами, цифрами, именами, записями бесед он не был за полнен. Здесь, на станционных путях в Вер- ховцево, Михаил Ефимович совсем не представлялся тем холодным и равно душным человеком, каким он мог пока заться во время беседы с начальником дороги. Здесь он открыто возмущался, энергично вмешивался, задавал вопросы со всей остротой, чтобы все понять до конца. Вот запись одной беседы Михаила Кольцова со старшим осмотрщиком ва гонов: — Послушайте, что это там за безо бразная история с отправкой поезда № 883? — А кажется, уже уладили. Другую бригаду смазчиков подговорили. — Как другую бригаду? — удивился Михаил Ефимович. — Если бригада смазчиков проявляет саботаж и три часа торгуется, то вы не находите дру гого исхода, как звать другую бригаду? И почему тогда вы здесь торчите? — А я сейчас другой работой нагру женный. Вы видите: я пропуска в сто ловую пишу... Я хорошо помню, как негодовал Ми хаил Ефимович по поводу этой возни старшего осмотрщика с пропусками в столовую, в то время как уже три часа по его вине простаивал один из товар ных поездов. Он писал потом: «Придерживая рукой взволнованное сердце, мы побежали по солнцепеку в диспетчерскую парка при бытия». Когда мы зашли в паровозное депо, Михаил Ефимович где-то задержался и отстал. Я побежал искать его и застал у ворот депо. Он стоял и смеялся, пока зывая на такой плакат: «Если с тобой произошел несчастный случай — заяви администрации и составь извещение». Этот плакат тоже попал в фельетон, заставив читателей еще раз посмеяться над бюрократическим тупоумием. К вечеру картина станционной жизни казалась уже совершенно ясной. Мы ус пели побывать во всех уголках Верхов- цевского узла, исходить его во всех на правлениях. И только Михаил Ефимо вич выражал все еще какую-то обеспо коенность и неудовлетворенность. Его журналистское чутье подсказывало, что должны быть еще какие-то важные штрихи и моменты, которые не попали в нашу сеть. И действительно, к 6 часам вечера —• к отчетному часу — вся станционная жизнь железнодорожников вдруг пере вернулась вверх дном и началась совер шенно невероятная штурмовщина. Мы зашли еще в вагонный цех, где с большим оживлением шло собрание мо лодежи. Михаил Ефимович удивился, почему на собрании выбирают производ ственных бригадиров, а те к тому же, старательно отказываются от «общест венной повинности». В чем дело? И хотя времени у нас оставалось мало, наш на стойчивый бригадир не успокоился, пока не открыл причины. Оказывается, на чальник вагонного пункта запрятал по дальше телеграмму управления дороги, в которой указывалось, что бригадирам за руководство доплачивается 70 рублей сверх зарплаты. В восьмом часу мы попали на произ водственное совещание, где агенты всех служб докладывали о происшествиях за день и где начальник станции слушал и молчал, а затем произнес речь, осуж дающую агентов, идущих на производ ственное совещание с мелкими неполад ками, вместо того, чтобы их устранять на месте. Когда совсем стемнело, мы еще раз вернулись на маневровую горку. Она оказалась неосвещенной. Мы пошли на электростанцию, чтобы выяснить причи ну, и застали там спящих механиков. «С путей доносился грохот,— писал потом Михаил Кольцов. — Там башмач ники на горке при лунном свете били ва гоны. Вили, потому что халтурили со сцепкой. Били, потому что начальство экономило на железнодорожных башма ках. Били, потому что темно. Потому что механики легли спать на электро станции, что. впрочем, делали каждый день...» Но зато Михаилу Кольцову понрави лись на станции акации. — Смотрите, какие замечательные акации. Давайте немного погуляем,— предложил он. Мы охотно согласились. Под акация ми было уютно. Их нежный запах успо каивал. Не случайно перрон служил ме стом для вечерних прогулок молодежи. И когда на следующий день Михаил Кольцов заканчивал корреспонденцию о верховцевских делах, он дважды вспом нил эти акации: «Южные сумерки сгу стились над станцией. Гудели провода, по ним непрерывной чередой мчались телеграфные змеи. Макеевка, Сталино,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2