Сибирские огни, 1958, № 12

езжаешь на место и еще не знаешь, что увидишь, с чем и с кем встретишься. Но если рядовой газетчик может, в крайнем случае, утешить себя, что ког­ да, по сложившимся обстоятельствам, он не справится с качеством материала или сорвется со сроком, то его просто не напечатают — и дело с концом, то для Михаила Кольцова такого утешения быть не могло. Было бесспорно, что все железнодорожные корреспонденции, под­ писанные им, будут немедленно напе­ чатаны. Михаил Кольцов отчетливо сознавал свою особую, высокую ответственность болыневика-журналиста с прославлен­ ным именем. Но ни малейшего намека ни разу не было с его стороны, что Ми­ хаил Кольцов — это все-таки Михаил Кольцов. Как-то само собой было ясно, что в «непобедимой бригаде» должна быть очень высокая дисциплина, нужно добиться максимального напряжения и глубочайшей наблюдательности, навост­ рить глаза и уши, сверхсрочно собрать, обдумать, проанализировать, обобщить факты. Наскоро перекусив, мы двинулись в поход. Целый день до позднего вечера мы бродили по этой станции. И то, что мы увидели, просто ошеломило нас. Михаил Ефимович то и дело повто­ рял: ■— Это что-то невероятное. А потом он написал в своем фельетон­ ном очерке: «В разгаре дня на станции было спо­ койно и безлюдно, как в пустыне Кара- Кум... Это было невероятно. Приехать спе­ циально из Москвы, чтобы наблюдать лихорадочную работу ответственной и решающей для всей южной металлургии верховцевской горки. Приехать, чтобы проверить, насколько лихорадочна здесь работа. Приехать и не застать ничего, никаких вагонов, никакой сортировки — это было слишком». Выйдя из вагона и увидев в центре широкого веера станционных путей высо­ кую диспетчерскую башню, мы решили начать с нее. Поднявшись в комнату диспетчера, мы никого не нашли. «Озорной приднепровский ветер пере­ листывал книги на столе, играл срочны­ ми бумажками, дымил пылью на коман­ дирский стол и на инструкцию в кра­ сивой черной рамке... Башня безмолв­ ствовала. Только звонки на селекторе непрерывно и докучливо дребезжали ,' взывая о каких-то нуждах, о каких-то происшедших событиях», — писал поз­ же Кольцов. Михаила Ефимовича заинтересовала висевшая на стене инструкция «в кра­ сивой черной рамке». — Вот находка. Вы только послушай­ те, — сказал он и начал грозным тоном читать: «Ни на минуту не отлучаться из диспетчерской комнаты, не допускать присутствия гостей, отвлекающих от работы... Помни, ты единственный ко­ мандир всей маневровой работы, все процессы маневровой работы должны производиться только по твоему зада­ нию. Помни — диспетчерский график— твой верный помощник... Помни... сле­ ди... требуй... зорко... строго... корот- ко... не допускай... привлекай к ответ­ ственности». Бросив читать, он сказал: — Эта инструкция, друзья, нам при­ годится. Она будет к тому же свидете­ лем, что мы здесь столько времени тор­ чали, а хозяина не было. Давайте пота­ щим ее в вагон. Эта идея была тотчас одобрена. Рам­ ку с инструкцией бережно завернули в газету, и мне, как самому молодому в бригаде, пришлось взять этот трофей под пиджак и, озираясь по сторонам, то­ ропливо унести его. Я не думаю быть привлеченным сей­ час к ответственности за соучастие в этом хищении не только за давностью преступления (25 лет назад), но и пото­ му, что инициатор хищения открыто и всенародно признался в этом на страни­ цах «Правды» 5 сентября 1933 года. И Михаил Ефимович свой фельетон начал с цитирования этой замечатель­ ной «инструкции в черной рамке». Особенность этого фельетона, между прочим, заключалась в том, что в зна­ чительной своей части он состоял из коротких, но дословно приведенных раз­ говоров с различными работниками станции Верховцево. Этими разговорами была создана живописнейшая картина одного станционного дня, очень харак­ терного для тогдашних железнодорож­ ных будней. Умению газетчика разговаривать с людьми Михаил Ефимович придавал огромнейшее значение. Если во время беседы с машинистом или осмотрщиком вагонов, стрелочником или башмачни­ ком маневровой горки нам удавалось поймать хоть одну маленькую ниточку для живой ткани корреспонденции, Ми­ хаил Ефимович был очень доволен. Сам же он умел замечательно улав­ ливать в каждом разговоре с простыми людьми характерные интонации, свое­ образие языка. А если в беседу неожи­ данно врывалось что-нибудь из желез­ нодорожного «фольклора», какое-либо свежее словечко, то Михаил Ефимович буквально сиял. — Поезд уже пошел... За семафор уже вышел. А потом его обратно запа­ хали. Вот уже второй час стоит, — так объяснил положение один стрелочник Михаилу Кольцову. Или вот беседа с диспетчером парка прибытия: — Почему не работает горка? — А почему работать, коли паровозу нема. — А где паровоз?