Сибирские огни, 1958, № 12
Х у то р Ь а к б а с а р Меня поселили у Константина Ми хайловича Коренева, агронома-самоуч- ки из крестьян, в Куломзино, в очень холодном доме, бывшей пекарне. На сте нах блестел иней. Только в одной из комнат с огромной печью для выпечки хлеба держалось тепло. Встретила меня семья Кореневых ду шевно. Когда я первый раз за много ме сяцев ел домашний суп с морковью, картошкой, сельдереем, мне казалось, что от моей тарелки поднимаются все запахи цветущей земли. В концентра ционном лагере то подобие пищи, кото рое мы получали, было совсем лишено вкуса и запаха. Связь между товарищами и мной по- прежнему держала жена. Чтобы не быть выслеженной, она не ездила в Ку- -ломзино пригородным поездом, а шла пешком через широкий, морозный про стор Иртыша. ...Бьш очень холодный и ветреный день. Ветер все усиливался и усиливал ся и, наконец, достиг силы урагана, гнал по Иртышу снежные смерчи, за хватывал дух, леденил до костей. Днем было темно, как поздним вечером. Сквозь этот снежный ад, вслепую, спотыкаясь, падая и вновь подымаясь, шла через Иртыш моя жена ко мне в Куломзино. Она принесла тревожные вести. 1 февраля 1919 года в Омске снова была попытка восстания. В казармы одного из белых полков ворвалась бое вая группа подпольщиков и начала в упор расстреливать и забрасывать гра натами офицеров, рассчитывая поднять солдатскую массу. Но подавленные кро вавыми расправами в декабре, солдаты не выступили, хотя и не помогали своим офицерам. Попытка восстания была за душена в самом начале. В Омске шла нсвая волна обысков и арестов. Надо было, не теряя времени, пере браться в город, в условленное место, и там дождаться документов для того, чтобы уехать в Семипалатинск, где меня не знали. Еще до рассвета я выехал с Кореневым на маленькую заимку в соро ка километрах от Куломзино, в трех-че- тырех от хутора Бакбасар. ...В безлюдной целинной степи стояла низенькая, кособокая мазанка, крытая соломой, засыпанная снегом и похожая на сугроб. Обок с камышовым сарайчи ком, где ютились корова и десятка два кур, она приткнулась к подветренной стороне степного леска. Только голые тонкие стволы дикой вишни и березок виднелись над неоглядной белой и ров ной целиной. Соседний хутор Бакбасар утонул в снегу где-то в балке. Потянулись зимние короткие дни. Я бродил по заснеженной степи, перерезан ной волчьими тропами. А вокруг — про зрачная, звенящая тишина. Но вот солн це словно падает в прорубь. Все длиннее и гуще становятся синие тени на снегу от каждого куста, от каждой сухой тра винки. Я шел домой, в мазанку, снимал доху, садился писать стихи. ...Однажды утром вдруг завизжали полозья на мерзлом снегу около мазан ки. Заскрипели шаги,, стукнула дверь, кто-то вошел в кухню. Я узнал по голосу Коренева, но второй голос был мне не знаком. Хозяин что-то сказал и снова вышел во двор. Дверь в мою боковушку открылась, и я увидел очень высокого казаха в лисьем малахае и волчьей до хе. Узкие глаза на широкоскулом медно- красном обветренном лице с черной ред кой бородкой смотрели на меня строго. — Ты большевик? — спросил он нео жиданно. Стараясь не выдать своей тревоги, я спокойно ответил: — Здравствуй, бай! Нет, я не боль шевик. Откуда ты взял? Я родственник хозяина. В это время вошел в боковушку Коре нев. Он слышал наш разговор. Из-за ши рокой спины казаха мне было видно его обеспокоенное лицо. Казах повернулся к нему и снова по вторил свой вопрос. — Это большевик? — Что ты, что ты, Абдул Мухтаро вич! — сказал, махнув рукой, Коренев. — Какой большевик! Мой гость, родст венник. Пойдем взвешу муку, а за ба рашком я после к тебе заеду. Казах скользнул по мне косым прон зительным взглядом, и они вышли. Ми нут через двадцать вернулся Коренев. — Надо сейчас же собираться обрат но, на Куломзино! Этот бай из соседнего аула. Там ловили большевиков после восстания... Все время бай меня допы тывал,— кто ты такой... Мы вскоре сели в сани и к ночи при ехали в Куломзино. На другой день жена принесла добы тое с помощью Н. П. Егорова через сы на крупного железнодорожного чиновни ка Костю Городецкого, сочувствующего большевикам, временное удостоверение. Оно было на имя самарского беженца Васильева, с печатью и подписью на чальника городской милиции. Утром следующего дня я уже с билетом до Се мипалатинска лежал на багажной полке битком набитого вагона третьего класса. Семипалатинск В Семипалатинске я остановился на постоялом дворе, доставшемся по на следству Павлу Андреевичу Зенкову. Его я хорошо знал еще с марта 1917 года, когда он служил рядовым в одном из полков Омского гарнизона. На постоялом дворе я облюбовал себе место в первой комнате у окна. Сидя за
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2