Сибирские огни, 1958, № 12

тот нее офицер со свечой и коротко и не­ громко бросает в молчаливый сумрак гауптвахты: — Передать вещи! Соседи Иванова наспех собирают вещи. Для проверки всегда оставляют что-нибудь ценное — хромовые сапоги или гармонь. Если арестованного пере­ вели в тюрьму, за вещами придут род­ ственники. Но обычно оставленных ве­ щей никто никогда не требует. Новички шепотом спрашивают: — Куда его повели? Ответ звучит глухо, но слышен всем: — В Могилевскую губернию, в город Мумер... Продолжение Мертвого д ои а“ В начале октября все население пере­ сыльной гауптвахты раскассировали. По­ литических перевели на гарнизонную гауптвахту, находившуюся почти рядом. Угрюмое, грязно-желтое каменное зда­ ние ее от времени словно вросло в зем­ лю. Внизу стен, над самым тротуаром, виднелись узкие окна в густом перепле­ те железных прутьев. Не менее мрачно было внутри. Сырые, промозглые каме­ ры с низкими сводчатыми потолками по­ ходили на склепы. Стены гауптвахты поражали необычайной толщиной кир­ пичной кладки, словно крепостные казе­ маты, способные выдержать бомбарди­ ровку. Говорили, что в той камере, куда по­ пали политические, содержался Ф. М. Достоевский, и невольно возникал во­ прос — не здесь ли началось зарожде­ ние «Записок из мертвого дома». Перемена одежды на военную, види­ мо, до сих пор мне помогала — я снова очутился в солдатском отделении. Ве­ роятно, меня уже привыкли принимать за политического из солдат-старослужа­ щих, тем более, что я успел отпустить порядочную бороду. Вместе со мной в камере находилось около десятка солдат более старшего возраста, чем те, которых я видел на пересыльной гауптвахте. Они заметно отличались и по речи явно не сибирско­ го звучания. Это были солдаты, дезер­ тировавшие из армии самарской учре­ дилки. Самара к этому времени была взята Красной Армией, и учредиловские власти бежали в Уфу. Значительная часть их войск передвинулась в Си­ бирь. Среди моих однокамерников был раз­ битной шофер из Самары. Когда ему удавалось достать через уборщика вод­ ки или денатурата, он, приплясывая, пел окающим тенорком: . Я лимон рвала , Лимонад пила, В лимонаде я жила!.. Эта легкомысленно-нелепая частуш­ ка с приплясыванием мне представля­ лась симфоническим гимном самарской учредилки, вполне ее достойным. . Как-то, встав на нары, я смотрел в зарешеченное узкое окно. Вдруг откуда- то донеслось нарастающее цоканье ко­ пыт. Из-за угла показался кавалерий­ ский отряд. Впереди на высоком гнедом коне ехал, избочась влево, офицер с большой ры­ жей бородой, в рыжей же мерлушковой папахе и шинели офицерского сукна. Он смотрел вперед прищуренными глазами сытого кота. Сзади, по нескольку чело­ век в ряд, медленно двигались на лоша­ дях кавалеристы, в фуражках и с голу­ быми погонами на плечах. На безусых, мальчишеских лицах бросались в глаза черные дыры широко открытых ртов. Я разобрал слова песни: Пошел куп аться Уверлей... Уверлей... Оставив дома Доротею... Доротею... Но голова тяж елее ног... ног... ног... По ранее слышанным описаниям я узнал атамана Красильникова и его ка­ рательный отряд голубых улан. В речитативе песни, в его нарочито бессмысленных подчеркиваниях слыша­ лось что-то извращенное, садистское. Это был столь же символический гимн, как и учредиловский, но бело-чер­ ной власти, пришедшей на смену бледно- розовой эсеровщине. ...Шла смена караула. Я стоял у окна и через решетку смотрел на улицу, поджидая жену с передачей. Вот и она с бумажным свертком в руках. Смена караула закончилась. Неожи­ данно новый караульный начальник, высокий офицер с темной бородкой и с цыганским лицом, приблизился к моей жене и что-то сказал ей. Она отдала ему сверток. Офицер направился к дверям гаупт­ вахты. Я узнал в нем поручика Кордо, до революции окончившего Петровско- Разумовское высшее сельскохозяйствен­ ное училище. В марте 1917 года он вме­ сте со мной был членом первого омского Совета рабочих и военных депутатов. Но интеллигентское прекраснодушие поставило его по ту сторону баррикад, и теперь он держит за решеткой тех, с кем был на первом этапе революции. Не глядя мне в лицо и краснея, Кордо передает сверток. Я также молча беру его и ухожу в камеру... Эта встреча заставила меня искать угла, более защищенного от неожидан­ ного столкновения с нежелательными «знакомыми»: ведь могло случиться по­ хуже. За двадцать рублей керенками уборщик гауптвахты — уголовник пу­ стил меня в клетушку, которая часто пустовала. Вот тут-то и произошел со мной такой случай. Однажды утром я спросонок по­ чувствовал на себе чей-то взгляд. Я не­ вольно повернул голову и увидел у сте­