Сибирские огни, 1958, № 12
крупная лайка. За ней едва поспевает хозяин — тринадцатилетний парнишка. Такие оригинальные упряжки мы видели еще только в Усть-Баргузине. Собака в этих местах самый надежный помощник человека. Она возит воду, сено, дрова. С ней ходят на охоту. Наконец, упряжка из двух собак бойко возит тележку с пассажиром-погонщиком. Берег Нижне-Ангарска пропах ому лем. Это и неудивительно. Ведь тут доб рая половина населения — рыбаки, ра ботники рыболовецкого флота, рабочие рыбоконсервного комбината, дающего ежегодно 2 миллиона банок консервов. Скорее в море, к рыбакам!.. Прохлад ный ветерок дует над Байкалом. По воде пробегает легкая зыбь. И тогда озеро словно отливает серебристой рыбьей чешуей. К запаху омуля примешивается смолистый запах тайги. У пирса пристани Нижне-Ангарск сто ит наготове морской катер «Смелый». За штурвал становится капитан Семен Андреевич Наберац. Стремительно рассекая спокойную гладь озера, катер мчится к косе. В это раннее утро рыбаки как раз выходят в море на высмотр (или, говоря по-ры бацки,— «подрезку») невода. Знаменитый байкальский омуль — гордость и богатство великого озера. Вы ходец из Ледовитого океана, он появил ся здесь сравнительно недавно, всего лишь... 200 тысяч лет назад, и прижился в глубинных водах Байкала. Мне прихо дилось есть омуля, пойманного на побе режье Ледовитого океана, в Карском мо ре, но по своим вкусовым качествам он ни в коей мере не может сравниться со своим пресноводным собратом — бай кальским омулем, розовато-белым, неж ным, жирным... В Байкале ежегодно до бывают 150 тысяч центнеров омуля... Навстречу нам устремляется большая моторная лодка (не знаю почему, ее здесь называют странным именем: «мо- тодора»), На ее корме стоит кряжистый, широкоплечий человек в расстегнутой синей рубахе и высоких, выше колен, са погах, смазанных нерпичьим жиром. Лодка причаливает к борту катера. Мы пересаживаемся в нее и тут же зна комимся с рыбаками. Богатырского вида рыбак оказывается бригадиром Афана сием Парфентьевичем Зимницким. У него — широкое, обветренное лицо с резкими, волевыми складками у рта. Все оно заросло колючей рыжей щети ной. Б шершавых, почти негаущихся пальцах—неизменная цигарка. Ему уже за пятьдесят. Он родился на море, вырос на море, и жизнь его, вероятно, окон чится тоже здесь. — Море — мой дом, — говорит он, указывая энергичным движением pj ки на Байкал. Море... Только так говорят о Байкале рыбаки на всех побережьях великого озера. «Вышел в море». «Море цветет». «Море штормует». «Море ласковое». Из- бави вас бог невзначай сказать о Бай кале: «озеро»! Дружба у вас с рыбаками будет потеряна навсегда. В бригаде Афанасия Парфентьевича — десять человек. Ранним утром и позд ним вечером отправляются рыбаки на высмотр большого ставного невода, дли на которого 1200 метров. Омуль еще пока плохо идет, поэтому за каждую «подрезку» они добывают центнеров 30 —50 рыбы. Но даже сейчас июльский план бригада Зимницкого перекрыла. Летом и зимой, на подледном ло!ве и. в страшные осенние штормы, когда ве тер достигает 9—10 баллов, а волны поднимаются на высоту трех метров, бригадир всегда на посту. Его хладно кровие, умение «спорить» с Байкалом, ставить невод наверняка в тех местах, где рыба должна пройти, снискали ему всеобщее уважение. Уже второй год, в летнее время, рыба чат в его бригаде два паренька — уче ники Нижне-Ангарской средней школы- Коля Петров и Леня Мороков. Полюби лась им рыбацкая жизнь. Вот и сейчас они вместе со взрослыми высматривают мотню, подхватывают кошелями рыбу.. — Ничего... Пусть работают. Я их маленько учу. Хорошие рыбаки будут,— говорит о пареньках Зимницкий. — Я ведь сам сызмальства рыбачу. С шести лет отец начал таскать меня по морю. Он тринадцатилетцим парнишкой при шел пешком вместе с дедом в Баргузин. По этапу пришел. Дед-то мой ссыльный был, из поляков. Участвовал в восста нии. Афанасий Парфентьевич скрутил за скорузлыми пальцами очередную цигар ку и, взглянув на рыбаков, уже закон чивших высмотр, добавил: — Однако, домой поплывем. Омуль- ком вас попотчую. На рожне! По пути и поговорим. Я уж доскажу, раз начал... И мы плывем к рыболовецкому стану. — Девять лет, помню, мне тогда было. Мы весновали в Томпе. Поселок есть такой на Байкале. Мы добывали хариуса, нерповали. Уехали туда еще по льду, в мае. Закончили рыбалку. Надо отправляться домой, в Нижне-Ангарск, он тогда назывался Чичевки. Погрузили мы бочки с рыбой да нерпичьим жиром. Добыли тогда голов семьдесят нерпы! Ветра нет. Тихо. Идем на гребях. Рань ше ведь ходили только на гребях, мото рок тогда еще не было. Только вышли на Фролихинский мыс, — култук по дул. Отец решил натянуть парус, чтобы лодка шибче шла, а меня посадил в не водник — это лодка, в которой приго товлен невод для метания. Неводник был на буксире. Посадил отец меня туда для того, чтобы я мало-мало правил, лодке не давал вихлять. Я сидел, правил. А потом сон меня разморил. Выпустил я весло и уснул. Отец, видно, спервона чалу не обращал на меня внимания, а:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2