Сибирские огни, 1954, № 2

Но нередко в сомненьях за день заплутаешься, как в дыму — и напишешь в общей тетради, может, двадцать раз «почему». Надя Ковалёва Ярких молний весёлый росчерк отблестел, погас до весны. Скоро всюду леса да рощи потемнеют, обнажены. Холодеет вода в Долинке, волны лижут песок сырой. Высоко летят паутинки — невесомый, неслышный рой. Проплывающих туч громады да полей пустынная даль, где ветра нашёптывать рады одиноким соснам печаль. Тишина. Нр не верь ей очень — тишина хотя, да не та: сто забот привалила осень вместо летних, прошедших ста. Сто забот — кому не знакомы, обойтись кто без них бы смог? ...Скоро полночь. — Серёжа дома? — Дома, дома. Войди, комсорг. Словно всё кругом засветилось, только в дом шагнула с крыльца. И в кого же: ты уродилась, Дочь колхозного кузнеца... Я рисую тебя — и любо самому посмотреть скорей на твои смешливые губы, на излом красивых бровей. Косы чёрные за спиною, а в больших глазах — синева... Я однажды видел такое — эта память навек жива. Ты не знаешь, не знаешь, Надя, как лишь несколько лет назад в полыхающем Сталинграде медсестру любил лейтенант... Может быть, ты и знать не будешь, как она в одной из атак молча пала с пробитой грудью, чтобы ты поднялась вот так... И поэтому мне дороже каждый шаг твой, ведущий вверх. — Как пшеница наша, Серёжа? — Полюбуйся — полный успех! — Да и правда, заколосилась. — Как же, в торфе большая сила. Наклонился он рядом с нею. — Мне сказать хотелось давно, — прошептдл ей тихо, краснея: — Надя, завтра пойдём в кино?.. Если сможешь... Прошу я очень... Посмотрела, кивнула молча. И стеной растущей пшеница между ними встала опять. — Тесновата у нас теплица. — Ох, тесна, — подхватила мать. Как завёлся в доме Лысенко, ни покоя мне и ни сна. Торф, зола — во дворе и в сенках. Поскорей бы что ли весна — прогнала бы вас в поле живо, уважаемый бригадир... ...За окошком ночь молчалива. Тьма. И словно дремлет весь мир. Тишина. Но не верь ей очень. Здесь бывает, что даже ночью, молчаливою ночью поздней человека сон не берёт: будят, бродят землёй колхозной сто осенних сестёр-забот. Нерешённый вопрос Выслушал и ответил: — Нет, бригадир, уважь — брось-ка фокусы эти, выкинь пустую блажь. Думаешь взять с наскоку? Пользы, дружок, не дашь. — Значит, мой опыт — фокус, планы — пустая блажь? Так начался в конторе памятный разговор. Трудно с Сергеем спорить, с Климом — пойди, поспорь! Оба своё толкуют и на своём стоят, держат фронт — ни в какую не отойдут назад! Шум! Счетовод раз девять, знаниям вопреки, путал кредит и дебет, плюнул и сжал виски... — Что твой комнатный опыт? Знай, — горячился Клим. — опыт тебя утопит — в ' поле не выйдешь с ним. — А почему в «Восходе», Клим, никто не «утоп»? Третий год в огороде там применяют торф. Взялся Горелов смело — и огород цветёт: факт, болото не съело выращенный доход. — С торфа доходы тоже — скажет же человек. Нет, для меня, Серёжа, нужен иной разбег. План твой — шаг черепаший, дедовский интерес. Лучше мы силы наши Двинем на стройку ГЭС. Кстати, Серёжа, ещё ты не забывай одно: там, где сейчас болота, будет морское дно... Тут усмехнулась Надя: — Вместо красивых слов ты разреши бригаде выйти с. утра на торф. Вывезем сколько надо — будет и торф, и ГЭС. — Нет, не могу. Бригада завтра выходит в лес. Силы дробить некстати — стройку не кончим в срок. — Если бы председатель видеть подальше мог!..