Сибирские огни, 1949, № 4

мень, и водили нас смотреть его. Быв­ ший командир первой роты Канского партизанского полка Терещенко указал нам, где найти хороший уголь, и мы привезли в Красноярск прекрасные об­ разцы его, плотные и блестящие. Всюду рядом с нами мы видели лю­ дей, живущих в Заманщине, которые присматривались к тому, зачем мы .при­ ехали и что ищем в их краю: человек по-хозяйски уже сам захотел знать край, где он родился, который завоевал себе, и только не знал, как за него взяться! Одним из лучших людей, встречен­ ных нами на Мане, был Василий Осипо­ вич Дукалев. Дом его в деревне Выез- жий Лог был сожжен белыми за помощь хозяев партизанам. В «год великого пе­ релома» у него было ясное и твердое понимание, как устраивать жизнь в де­ ревне. — Надо бы нам скота разводить больше, — говорил он. — Значит, надо браться не единолично, а обществом. Говорят, колхозы — дело новое, неиз­ вестное. А какое же оно неизвестное? После гражданской войны в Перовском бывшие партизаны образовали коммуну. И живут! Пашни увеличили, скот разве­ ли. Сами себя уважают, на батрацкой шее не сидят и, слыхать, живут зажи­ точно, Василию Осиповичу шел уж седьмой десяток. Весь он—широкоплечий, боль­ шой, с костлявыми лопатками и темны­ ми большими руками —- казался вам давно знакомым человеком. Лицо у него было темное, в пересе­ кающихся морщинах, с высоким бугри­ стым лбом и широким носом. Усы, к то­ му же, были желтоватые, словно при­ паленные — он иногда нюхал табак, — а борода — полуседая. Но какое же привлекательное было это лицо с пря­ мым приветливым взглядом из-под ку­ стистых бровей. Глаза его могли и ви­ деть вас насквозь. Говорит — и вдруг в них сверкнет! Э, да Василию Осипови­ чу никак не шесть десятков лет! Василий Осипович привлекал меня редким отношением к природе: я тогда искала таких людей и любовалась ими. Теперь, когда уже всем видно, как в коллективном труде вырастает человек и становится почти всесильным, такие встречи нередки. Тогда же ^есь облик Василия Осиповича с его отношением к природе, как к хозяйству, которое надо беречь и украшать, с его рассказами об «устроении земли» в Выезжем Л огу ра­ довал пониманием направления всей на­ шей жизни после революции. Такой был превосходный человек! Удачным оказалось для нас и то, что мы наняли проводником Игната Его- рыча Кирина, охотника. Он был из староверов, ревностно хранивших внеш­ ние обряды религии, но сам не со­ блюдал их. При стариках Игнат не ел из одной миски с «мирскими», не курил «заморской травы», табака, не пил чая, но в тайге прекрасно опускал свою ложку в общий с нами котел и покури­ вал с Леонидом Геннадиевичем на пути и у костра. Человек умный, вернее хит­ роумный, он пошел с нами, чтобы вы­ ведать, как «ученые люди» находят зо­ лото, и прислушаться к тому, как при­ езжие из города оценивают богатство его родного Заманья. Что такое их край? Богат ли он только по его представле­ нию или и в самом деле очень богат? Игнат был коренным сибиряком-старо- жилом, славился в Выезжем Логу как умелец во всем: добыть ли соболей, отыскать ли новую кедровую тайгу, вы­ долбить ли лодку. Местность он знал отлично. Игнат интересовался всем, даже я не всегда с точки зрения личного благопо­ лучия, хотя надо сказать, оно было главным для Игната. У него была быст­ роглазая, любопытная и расчетливая жена, она жаловалась, что муж готов «всем попуститься», чтобы только по­ говорить с учеными людьми, и даже за­ водил дома «мирские» книги, которые отец его успел, однако, сжечь в бане. Игнат души не чаял в своем сыне, чер­ ноглазом красивом мальчике, вылитым в покойную первую жену, продолжал го­ ревать о ней, и это как-то вызывало у меня доверие к Игнату. Как почти все сибиряки, Игнат при своей практической сметке хранил и за­ ветное в себе. Вероятно, прежде всего он был мастер и выдумщик, а добытчик потом, и эго заветное оберегало его на скользких путях. Без заветного нет и человека!.. Эта поездка наша была описана мною в очерках, напечатанных в «Сибирских огнях». Я назвала их «Заманщина». Я тогда, задумала когда-нибудь снова побывать в Заманщине. Мы часто гово­ рим: «Жаль, что не увидишь край че­ рез пятьдесят лет, — что здесь будет?» Но мы не очень стараемся взглянуть на то же место через двадцать лет, а это нам доступно. Природа за это время со­ храняет всю свою прелесть: двадцать лет в ее жизни — одно мгновенье! Зато в жизни и труде человека за двадцать лет проходит четыре пятилетки... И все же мы еще раз увидели «За- манщину». 2 Восемнадцать лет прошло, прежде чем я снова поехала на Ману. Прошел большой отрезок времени, и когда я собрала, как в старое время, свой дорозкный рюкзак, я положила в него уже не записную книжку геолога, а тетрадку писателя.