Сибирские огни, 1949, № 4

В наступившей тишине — лишь ее веселый голос: — Кто, ребята, скажет мне, для чего пришли мы в школу? Разгораются глаза, тянут руки ребятишки: «мол, такое рассказать мы сумеем и без книжки». — Ну-ка, Яша, говори... — Ты, Наташа, повтори... И пошла, пошла беседа. Кто не знает — промолчит, с уваженьем оглядит говорящего соседа. Все сегодня хорошо: улыбаются ребята, а у Риммы был страшок, да и тот исчез куда-то. . .. От начала до конца — от звонка и до другого в благодарные сердца ты роняй за словом слово. Настоящий ваш рассвет только начал разгораться: ребятишкам — по семь лет, а тебе самой — семнадцать... БАБУШКА На дворе — золотая осень. Листья наземь падают вяло. На крылечко села Федосья, посидела и задремала. Ветерок ей морщины гладит, Развевает белые пряди. Солнце мягко, без летней злости, согревает старые кости. Дремлет бабка. Но вдруг проснулась. Встала, сладко зевнув, сутулясь, и прошлась по двору немножко, чтоб размять затекшие ноги, заслонясь от солнца ладошкой, поглядела она вдоль дороги... Кто ее на селе не знает? Всем как будто она родная. И ведь в самом-то деле, ну-ка, вот возьмем подсчитаем кстати сыновей, дочерей да внуков — обойти всех и дня нехватит. Да и как обойдешь их — где тут! Много их по белому свету, в городах, далеких и близких — инженеры, бойцы, артистки, а старшой сынок — в генералах. Всем известно, как воевал он — сколько раз приказы читали, где сынка-то чествовал Сталин... Ежедневно приходит почта, бабке писем идет немало — прочитала б их до листочка, все ответы б сама писала. Только жалко, Мишутка-внучек плоховато ее, знать, учит: л что-то тихо ведет к наукам, да и то по печатным буквам... Не букварь бы сейчас ей в руки, чтоб достойно занять свое место!.. Ведь она теперь по округе -— как-никак, человек известный. На груди — материнства орден, и подумаешь если строго, он старушку поставил вроде на одну с генералом ногу. И еще повыше, пожалуй: ведь любого из них сначала мать ласкала и пеленала, йа руках на своих качала. И кормила его, растила, научила первому шагу, в молоке ее взял он силу, а в дыханье теплом —отвагу. Матерям — и почет, и слава — и, конечно, горда Федосья... Да с внучонком лиха беда вот: убежит — никак не дождешься... А у бабки своя забота: на окошке свежая почта: письмецо прочитать охота. Не сидится бабке —и точка. — Знать, никак тебя не дождусь я, грамотей ты мой, непоседа. — Вот накинула шаль бабуся и пошла с письмецом к соседям... Перед школой — ограда сада. Не пройти же Федосье мимо! Обязательно бабке надо Повидать Алексеевну, Римму. Уж какая она такая, что детишки за ней толпою?.. И калитку бабка толкает и стучит по крыльцу клюкою. Коридор под ногами гулок. Постучалась, вошла чуть робко. Ей навстречу встает со стула, отодвинув тетрадей стопку, молодая — совсем девчонка, и к Федосье — рукою тонкой... Хоть была бы повыше ростом, посолидней бы с виду что ли, а она, как тростинка просто, как травинка гибкая с поля. — Ох ты, доченька, ох, касатка, далеко залетела что-то... С непривычки-то, чай, не сладко, скучновато, поди, одной-то. — Ничего, привыкаю, мамаша. — Привыкай, привыкай, родная: сторона-то у нас какая — не разыщешь, поди-ка, краше! И народ-от у нас сердечный — не обидят словом друг друга, и колхоз богатый, конечно, краснодольцев знает округа. С молодежью нашей сдружись ты, — поучает бабушка Римму.— Наши девушки голосисты: 6. «Сибирские огни» № 4, 1949 г.