Сибирские огни, 1949, № 4

хайловское, о его работе там, о его ду­ мах, о том, как «на ярмарках в Свя­ тых Горах в простонародный вслуши­ вался говор, пел и плясал, и веселился рьяно, среди росконных, ситцевых ру­ бах,— в рубашке алой, выглядя смутья­ ном» . Образ Пушкина, живой и зовущий, возникает в воображении воинов, на­ прягающих последние усилия для осво­ бождения священных пушкинских мест: . . .В огне, бушующем по плечи, Для вражьих пуль неуязвим, Идет, идет поэт навстречу Освободителям своим. Перед атакой немецких позиций на Пушкинских горах гвардейцам Кажется, будто именно к ним обращены знако­ мые с детства слова: «Придет ли час моей свободы? Пора, пора! — взываю к ней!..». В центральном эпизоде поэмы, когда Сергей Снежков решается на свой под­ виг, он вспоминает: «Есть упоение в бою!» — и радостно спрашивает себя: «Не это ль? Не оно ли?». Так знамени­ тая пушкинская строка выражает здесь ощущения героя в самый ответствен­ ный момент его жизни. А. Смердов показывает нам сияю­ щую красоту самопожертвования во имя Родины, во имя спасения друзей. Сергей Снежков совершает подвиг в момент высочайшего взлета своего вдохновения. Он находит какую-то са­ мую драгоценную, самую большую правду своей души и разума, когда под губительным огнем, прижимающим взвод к земле, он поднимается в пол­ ный рост с песней, зовущей вперед, на врага! Никогда Снежков не был доволен своими стихами: «Он ждал давно: когда-нибудь, хоть раз, хоть на мгно­ венье, должно в его душе сверкнуть такое вдохновенье, чтоб сам собой по­ лился стих, слова такие были б, чтоб заменить иными их уже никто не в силе!». И вдруг это пришло к нему в самый неожиданный момент. Когда взвод лежал в ста метрах от рубежа, прижатый ураганным огнем противника, Снежков увидел в своем воображении Отчизну, как не видел ее ни разу: «Во всей красе ее черты, родные и живые, с пушкиногорекой вы­ соты он видел, как впервые». Смердов показывает, как это возвышенное, во­ сторженное душевное состояние, вы­ званное мыслью о Родине, естественно и органически движет на подвиг ради нее. Раненый и оглохший от контузии, Снежков поднимается в полный рост: Среди живых и мертвых тел, Среди огня и воя, » Снежков поднялся и запел, И голос над землей взлетел, Как знамя боевое... ...И даже тем, кто встать уже не мог, В сердца ударил песни звонкий ток, — И подхватили песню на лету, И на земле лежать невмоготу! И вот уже остальные автоматчики,.. поднявшись вслед за Снежковым, устремились за ним через сто метров- «ничьей земли»: В дыму по- плечи, в огненной метели. Среди фонтанов вздыбленной земли, Они стеною — локоть к локтю —• шли И сердцем к сердцу шли они — и пели! И весь батальон, увидев горстку иду­ щих сквозь огонь смельчаков, рванув­ шись с разных сторон в атаку, сомкнул «клещи» вокруг врага. Снежков погиб. Пушкинские горы были возвращены Ро­ дине. В новом варианте поэмы существен­ ному изменению подверглась одна важ' ная сюжетная линия. Раньше получа­ лось так: комбат решает овладеть Три- горским без артиллерийской подготов­ ки: «Нет, ни один над пушкинской мо­ гилой не разорвется русский наш сна­ ряд!» Но автор не показывал, что же предпринял комбат взамен артподготов­ ки, чтобы, сохраняя великую могилу, вместе с тем избежать крупных потерь в живой силе. Продолжительно фиксируя внимание читателя на невероятно тяже­ лой обстановке, создавшейся для взвода гвардейцев, А. Смердов изобразил ком­ бата фактически пассивным свидетелем гибели автоматчиков. Это была ошибка идейного порядка. Кроме того, занятие Тригорского разными группами наших бойцов воспринималось читателем, как нечто неподготовленное. В новом издании поэмы Смердов рас­ крывает перед нами оперативный план комбата и лаконично, но выразительно рассказывает о том, как готовились «клещи» для противника. От этого и образ самого комбата стал, несомненно, правдивее. В эпилоге, отсутствовавшем ранее, Смердов рассказывает о послевоенном возрождении Псковщины, о восстановле­ нии пушкинских мест, о славном стаха­ новском труде пушкиногорцев. Автор вспоминает и о тех днях, ког­ да Пушкин «ходил в атаки с нами, как наш любимый песенник-солдат», когда советские воины «братались с ним сво­ ей солдатской кровью, как мой земляк, мой друг Сергей Снежков». Вот поче­ му, — говорит Смердов, — к Пушкину «иду... я, как однополчанин, как к фронтовому другу своему...»