Сибирские огни, 1949, № 4

И рвется в стих, не соблюдая знаков, Графит от нетерпения кроша, Душа, разгоряченная атакой, Сквозь жизнь и смерть прошедшая душа. Сержант отважно воевал и вдохно­ венно работал над острыми, призывны­ ми боевыми листками. И газетка «с трехштучным драгоценным тиражом» перед атакой «в сердца солдатские вливала огонь порыва, силу слов Вождя». И, может быть, не раз с листовкой серой, Солдату в душу западал и жег Стишок Снежкова — чистой, жаркой верой, Нелрибранной запальчивостью строк... Постепенно развертывая образ Снежкова, автор подготавливает нас к восприятию основных событий поэмы. До боли близкой сердцу была для наших воинов каждая пядь родной зем­ ли, освобожденной от немецко-фашист­ ских захватчиков. Но были города и местности, по-особенному притягивав­ шие к себе помыслы каждого солдата, — это те, которые связаны в памяти народной или с великими событиями отечественной истории или с дорогими каждому русскому именами. Среди та­ ких мест как не назвать село Михай­ ловское, где жил и творил Пушкин, и соседнее с ним Тригорское, где покоит­ ся его прах? Эта земля священна не только для каждого гражданина нашей Родины, но и для всего прогрессивно­ го человечества. «И вот сюда — сол­ даты—мы пришли!»—говорит А. Смер­ дов. Здесь разыгрываются события, со­ ставляющие основу поэмы, ее идейный стержень. Батальон подступает к Михайлов­ скому: Скорей, скорей! Над Соротыо бегом, Хоть в кровь избиты у солдата ноги... Но подступает к горлу горький ком, — В Михайловское нет пока дороги... ...Там, над гробницей пушкинской, завеса Зловещей мглы, зрачки стволов чужих. Там притаилась злая тень Дантеса, Ожившего средь родичей своих. Их выкормыш, с земли чужой пришелец, Слуга продажный, много лет назад, В Россию, в песню русскую прицелясь, Он выпустил отравленный заряд. Среди тевтонов, там он, с ними вместе, Наш недруг давний, купленный наймит... Скорей туда! Пусть пламя нашей мести Дантесову родню испепелит! Это —• полновесные слова, строки большой публицистической страстности, подлинной взволнованности, поэтически, выражающие обостренную боль и ярость, горечь и нетерпение наших вои­ нов, остановившихся у занятых врагом Пушкинских гор. И вполне оправдано, что поэт, говоря о фашистских варва­ рах, упоминает здесь имя их духовно­ го родича Дантеса, проклятого русским народом убийцы великого поэта. Убедительно рассказывает А. Смер­ дов о том, как потертый томик стихов Пушкина, извлеченный Снежковым из вещевого мешка, читался в канун боя по ротам. «Как светлый гость, вошел к солдатам стих», — и показалось им, что они вдруг охватили взором всю Родину — и в прошлом ее и в настоя­ щем, во всем ее безбрежии и мощи. «Такой ты нам представилась, такой, воспета звонкой пушкинской строкой,— во всем величии и красоте». И ста­ ла Отчизна для просветленной солдат­ ской души еще роднее. Это — правдивая мысль. Любовь к Пушкину, как к одному из высочай­ ших проявлений русского национально­ го гения', органически включается в по­ нятие советского патриотизма; знаком­ ство с ним углубляет, обогащает наше патриотическое чувство. Вот почему читатель верит тому, что ...на переднем крае, перед боем, Забыв про усталь смертную, запоем Мы Пушкина читали, открывая Чудесный мир в звучаньях светлых строк... ...Дышала тяжко полночь фронтовая, Из-под накатов сыпался песок, Земля гудела под ногами глухо, Артиллерийский молот где-то ухал, И трассы пуль, свиваясь на лету, Расчерчивали неба темноту... Не только о стихах Пушкина, при­ нятых на вооружение советскими вои­ нами, идет речь в поэме,— образ вели­ кого поэта возникает в ее строках. Это было намечено и в первом варианте поэмы,— в рецензируемом же издании эта линия прочерчена смелее и явствен­ нее. Дописаны, в частности, новые раз­ делы о годах ссылки Пушкина в Ми­