Сибирские огни, 1949, № 4
— Здравствуйте, Дмитрий Северья- нович, — сказала я, — помните, как мы сплывали с вами на салике? — А помню, — ответил он спокой но, — как же, помню. Глаза у него стали совсем свет лые, брови и волосы седые, кожа на лице, как пергамент. Когда он говорил, подобие улыбки скользило около сухих губ. Иногда он неожиданно смеялся, но грустен был этот его смех. Я спро сила, сколько ему лет. — А восемьдесят четыре, — оказал он. — Теперь по Мане не хожу —- си лы мало. Нынче все плавят молем, за торы разбивать надо: это работа для молодого глаза и для крепкой руии. Он стоял, облокотясь на жерди, за гораживающие огород, и смотрел на меня без удивления, что вот через столько лет мы приехали вновь на Ману. — Глаза мои нынче постарели, — сказал он, — да ведь и время прока тилось большое. Я спросила его, как он жил эти годы. — Эти годы-то? А как жил? Сы новья дома не были, молодая сила... — Он как-то робко взглянул на меня. —- Про сына вам люди не говорили? Ге роем погиб сын мой... — и морщины резче обозначились на его щеках. Помолчав, я опросила, где погиб его сын. — Под самым Берлином... Миной убило на переправе. Написали нам из его части... Васька! — закричал cja- рик, — письмо у бабки опроси, да по дай. Из двери избы выглянул веснуща- тый, остроносеньний паренек и скрылся. — Всю войну он прошел невредим, — со скорбной гордостью сказал Дмит рий Северьянович. — Сперва они Мо скву отстояли, потом их, как самое на дежное войско, послали на Дон-реку, а оттуда они гнали и шали немца до са мой Германии... И ранен не был. А что рост, что сила! Крепкий у нас на Мане народ, а он на голову товарищей был выше, да и в плечах пошире. У нас со старухой удались сыны: богаты ри оба. Николай-то серьезный, а тог— веселый был, душа... Мальчик подбежал к деду и подал обтертый по углам конверт со штемпе лем поле;Вой почты. Дмитрий Северья нович взял его, вынул изнутри письмо командования гвардейского корпуса и протянул мне: там начальник штаба писал отцу и матери, какая большая утрата для всех них, офицеров и бой цов, — потеря смелого и честного това рища, каким был лейтенант Стойчиков; тем более тяжела потеря, что он про шел весь путь от Москвы до Германии и убит накануне победы. Начальник штаба благодарил отца за воспитание сына и сообщал, что лейтенант Стойчи ков представлен посмертно к ордену Ленина. Я прочитала все вслух. Дмитрий Се- верьяжшич слушал с великим внима нием, потом взял сложенное мною письмо, бережно положил в конверт и, не желая сразу расставаться с ним, все держал и держал в темных узло ватых своих руках. Я поняла, что этот конверт — последняя связь Северьяны- ча с милым сыном, и острая жалость пронизала сердце. Так светло было вокруг, такой не обыкновенный воздух вливался в грудь, а сколько горя и сюда принесла вой на. Мне припомнилось, как Василий Осипович говорил о Стойчикове, что он «еще никогда своего слова не менял». И сумел передать сыну свое лучшее! — Я-то щуплый был, худощавый,— сказал Северьяныч, — а вот кого вы растил... За всю Родину сын мой по шел, да и отдал жизнь! — Он помол чал: — По годам-то он молодой был, а по делам — бо-олыиая его жизнь... Внук унес письмо. Я опросила Се- верьяныча, не бедствовал ли он за войну? — А нет, — ответил он, — я ведь всякую работу знаю. Я всегда кусок заработаю. Вот хоть после вашего при езда, я сначала на сплаве работал, на лаживали молевой сплав. Меня шибко уважали. Потом пошел старателем от прииска работать. Ну, тут все жили, я вам скажу, просто не надо желать лучшего. И я пожил больно хорошо, всего давали; из конторы: и одеться, и обуться, •— только иди, работай, ста райся. После я возчиком работал: от Выез- жего Лога кладь возил. Работа эта трудная: дорога была плохая, все вре мя по камню, в дождь или гололедицу коням тяжело — не вывезть. Слезаешь, идешь пеший... Когда Николай в кол хоз зашел, я и так, и эдак подумал, но тоже пошел за ним. Колхоз наш не велик, да мы и не сразу дружно взя лись: кто, как и я, на золоте работал, кто на транспорте, кто на лесозаготов ках. Долгонько у нас дело не лади лось, верно и головы настоящей не было. Вот, поглядите-ка, каков в «Ча паеве» Миронов, — у него старики ку да почтенней живут! Мы вспомнили с Северь-янычем на ше путешествие, Николая Василье вича. .. — Да, тогда я не старый был; мне шестьдесят шесть годов было, а я как молодой ходил. Да вот горе-то, оно пнет пошибче годов. Простившись с нами, он тихо пошел по огороду.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2