Сибирские огни, 1949, № 4

пая сила, задор, оживление, юмор, гнев — и все чувства доведены до ясности и правдивого их выражения! Суриков рассказывал, как он заду­ мал картину «Утро стрелецкой казни» и работал над ней. « ...У меня все лица сразу так и возникли. И цветовая краска вместе с композицией. Я ведь живу от самого холста: из него все возникает. Помни­ те, там у меня стрелец с черной боро­ дой, — это Степан Федорович Торго- шин, брат моей матери. А бабы — это, знаете ли, у меня и в родне были та­ кие старушки. Сарафанницы, хоть и казачки. А старик в «Стрельцах» — это ссыльный один, лет семидесяти. Помню, шел, мешок нес, раскачивал­ ся от слабости — и народу кланялся. ...Очень я любил все деревянные принадлежности рисовать: дуги, оглоб­ ли, колеса, как что с чем связано'. Все для телег, в которых стрельцов при­ везли. Петр-то ведь тут между ними ходил. Один из стрельцов ему у плахи сказал: «Отодвинься-ка, царь, здесь мое место». Я все народ себе представ­ лял, как он волнуется, «Подобно шуму вод многих...» . ..А дуги-то, телеги для «Стрель­ цов», это я по рынкам писал ...». Сибирь всегда заражала его творче­ ской силой. В самый тяжелый период его жизни, после смерти любимой же­ ны, Суриков оставил живопись, унич­ тожил этюды и, забрав с собою детей, почти в невменяемом состоянии уехал из Москвы на родину в Красноярск. Вернувшись из Сибири, он написал жизнерадостную картину «Взятие снежного городка.—«Необычайную силу духа я тогда из Сибири привез», — рассказывал он об этой поездке. Си­ бирь вернула его к жизни. В детстве Суриков видел, как брали городок на правом берегу Енисея. «Мы от Торгошиных ехали. Толпа была. Городок снежный. И конь черный прямо мимо меня проскочил, помню. Это, верно, он-то у меня в картине и остался. Я потом много городков снеж­ ных видел. По обе стороны народ стоит, а посредине снежная стена. Ло­ шадей от нее отпугивают криками и хворостинками бьют: чей конь первый сквозь снег прорвется. А потом прихо­ дят люди, что городок делали, денег просить: художники ведь. Там они и пушки ледяные, и зубцы — все сде­ лают» . Из писем Сурикова видно, какое поэтическое и глубокое впечатление оставила в его душе эта первая встре­ ча со старой сибирской потехой. Природу Сибири в первые годы по­ сле приезда в Красноярск я иногда вдруг понимала через Сурикова. Помню, однажды в октябре на правом берегу Енисея, от Черной сопки до Токмака, полосою лег снег, а в городе не было ни снежинки. Бывает такое «пред- снежье», когда небо принимает сталь­ ной с синевою оттенок и вода делается холодной и тяжелой, как в полынье. Так это поразительно напомнило небо и воду в картине «Покорение Си­ бири» . Сурикову нельзя достаточно нади­ виться! Как всякий истинный народный художник, он, поднявшись сам,- могу­ чим своим талантом открыл широкие границы творчества и для целого ряда молодых оригинальных художников. В Красноярске живет и работает прекрасный сибирский художник Дмит­ рий Иннокентьевич Каратанов, о кото­ ром я с радостью услышала во второй мой приезд. Каратанов — первый художник Си­ бири, которого' можно считать создате­ лем сибирского, характерного для не­ го, «каратановского» пейзажа. Ему было четырнадцать лет, когда он, «прижимая к груди пачку своих детских рисунков», в первый раз при­ шел к Сурикову, и Василий Иванович часа три беседовал с мальчиком, пока­ зывал ему, как надо рисовать. А через полтора десятка лег Кара­ танов, уже сложившийся художник, проучившийся четыре года в Академии Художеств, шел с Василием Иванови­ чем Суриковым по берегу Енисея. Остановившись около плашкоута, они слушали рассказы крестьян «о знаме­ нитых дуговых мастерах», и на обрат­ ном пути Суриков говорил о народном искусстве, из которого растет настоя­ щий художник. «Народное искусство — хрустально­ чистый родник, — говорил он. — К нему и надо обращаться». В годы моей работы в музее лицо Дмитрия Иннокентьевича порою каза­ лось мне суровым, но у него был от­ крытый, ясный и добрый взгляд, и всегда хотелось ему в чем-то не по­ мешать. Казалось, этим взглядом он’ говорил, что люди ему интересны и близки, а сосредоточенным внимани­ ем — о том, что перед ним большая серьезная работа, в которую он ухо­ дит и творит. Этот внутренний мир Дмитрия Ин­ нокентьевича сложился среди просторов тогда еще так мало известного у нас Приенисейокого края. Он — человек с крепкими корнями в своем народе и пишет всегда только свою родину, ее пейзаж, историю и человека. Все, от малого до большого в природе, увидено художником в тайге, на воздухе, около Енисея^ на тех же Столбах. Где только он ни побывал! Сотни раз ночевал у костра, прошел много километров по