Сибирские огни, 1949, № 2
сможет равняться с тем же Черепановым, который второй год ходит в забой. Потом, кто же не видит, как Степан Георгиевич тянется изо всех сил, не дает себе ослабнуть ни на один день и от этого ему еще труднее. Слушая немного беспорядочные, запальчивые реплики обо всем этом, Рогов на минуту вспомнил, как всего часа два тому назад побы вал у постели Тони Липилиной. Она привстала навстречу, протянула обе руки. — Павел Гордеевич!.. Вспомнили обо мне? Да?! Лицо ее лучилось счастьем, и вся она, худенькая, напряженная, вот-вот готова была вскочить. Горькая спазма схватила за горло Рогова. С трудом подыскивая слова, он сказал, присаживаясь рядом. — Я не забыл о тебе, Тоня... Я не знал, что ты здесь. Извини. — Бог простит! — она засмеялась и очень быстро успокоилась. Рассказывая о себе, о своих надеждах, она несколько раз воскликну ла: — Ох и трудно должно быть Степе! Он хотя и ловкий и сильный — так .непривычен же, разве я не вижу. Вы доглядывайте за ним, Павел Гордеевич, а то у него гордое сердце, помощи он не попросит. Потом пообещала: — Вот вырвусь с этой постылой перины — глаз с него не буду спускать. ...А собрание своим чередом идет. Черепанов говорит: — Расчетчик посмотрел на замеры, потом на Степана Георгиевича и спрашивает: «Какой вам смысл, товарищ Герой, в забое мотаться, у вас же определенные заслуги перед Родиной?» Степан Георгиевич по смотрел на него, как на пустое место, отвернулся и пошел. Конечно, не будь я в советском, в шахтерском звании, вытащил бы это чучело из окошечка и Записал бы на его шкуре сколько оно стоит. Сибирцев трубно откашлялся, что у него означало высшую степень взволнованности, и сказал: — Не дам в обиду. Сам учу, все вижу. Не дам! Конечно, в словах этих была некая невесомая частица самомнения, потому что очень трудное дело взвалил на свои плечи Сибирцев, вы звавшись обучить такого новичка, как Степан Данилов. На шахте они теперь были очень заметной парой. Рядом с гибким, по-солдатски под тянутым Даниловым, непокорный белый вихор которого часто теперь был вымазан углем, Сибирцев выглядел особенно тяжеловесным, угло ватым и непомерно рослым. Несмотря на это, он с первых же дней побаивался солдата и, вместо того, чтобы распорядиться по праву старшего в забое, или коротко разъяснить что-нибудь, нерешительно мялся: — Степан Георгиевич... как бы это провернуть... Данилов вначале не догадывался в чем дело, а поняв — рассердил ся и выговорил забойщику напрямик, чтобы он не мудрил, не сватался. — Ты эти штучки брось! — сказал он. — Я ведь не. девица, чтобы вокруг меня увиваться. Понятно? Сибирцев мало-помалу освоился, заговорил в полный голос. Прав да его лицо и сейчас охватывала некоторая строгость, если Данилов вдруг прикрикивал: — Слушай-ка, начальство, что ж ты от меня всю работу загора живаешь? Но на остальных членов бригады Сибирцев поглядывал свысока: как никак, а единственный на весь рудник Герой ходит, у него в помощ никах. Наконец он до того окреп в самомнении, что однажды наотрез: отказался присутствовать на комсомольском собрании бригады, сослав шись на то, что он со Степаном Георгиевичем условился обсудить ка кие-то неотложные вопросы.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2