Сибирские огни, 1949, № 2
— Голубушка, самое главное: абсолютный покой, самое главное, в вашем положении, умение выключить себя из всех забот. Данилов проникся к Антонине Сергеевне благоговейным уважением, в ее присутствии ходил на носках, кашлял в ладонь. Но вот он застал у постели больной Ткаченко — человека круг ленького, плешивого, с угловатыми порывистыми движениями, — этот не кашлял в ладошку, не просил тишины. Познакомившись с Данило вым, он почему-то обрадовался и на том же кругу устроил ему фор менный допрос. ч ~ — Тоже снайпер? И какой счет, позвольте? — А услышав, что у Данилова на счету триста девять гитлеровцев, порывисто спросил: — И все наповал? — Как правило, — подтвердил снайпер. — Нет, вы знаете что-нибудь о таком правиле? — Ткаченко суматошно оглянулся на Тоню, но та лежала полуотвернувшись к. стене. Когда шли от нее, Данилов осторожно спросил: — Как, доктор, дела? — А вы кто будете при ней? — неожиданно отозвался тот. — Я?.. — Степан заглянул в его строговатые в эту минуту гла за. — Я люблю ее, доктор, она мне дороже жизни! Ткаченко неопределенно помахал перед собой рукой, потом сж ал кулак и почти закричал: —• Правильно делаете! Любите ее, да не втихомолку, а чтобы все люди об этом знали! Вы же солдат, шахтер, у вас молодое сильное сердце, ну и зовите ее в жизнь. — Он помолчал и заругался: — Чорт, не прощу себе, что немного опоздал, а потом проглядел, как эта Анто нина Сергеевна опутала, оплела девчонку своей тишиной, шопотом, и мамаша вот, глядя на нее, свихнулась, готова отгородить свою дочь перинами даж е от солнца. Вот глупистика! Прощаясь, он еще раз напомнил: — Степан Данилов, вы тут сейчас можете сделать больше, чем де сять профессоров. Слышите? Вы приходите к Тоне из великой жизни, от таких людей, которым весь мир завидует. Ну и тащите ее в эту жизнь, расправляйте ее силенки! Надейтесь, в вас должен быть такой талант. — Такого таланта у меня — на батальон! — пошутил Данилов и с тех пор стал «тащить» Тоню в жизнь. В этом не было ничего нарочи того, надуманного, не от сердца, хотя самому приходилось на шахте с каждым днем труднее. Часто искренне про себя удивлялся: когда же придет привычка к необычному для него труду, когда же, вместо мучи тельного нытья в руках, в каждой косточке, он будет чувствовать про сто приятную усталость, удовлетворение. Тоня иногда спрашивала: — Ну, как у тебя, Степа? Ты привыкаешь? — Привыкаю, — торопливо соглашался он, — а то как же! — Тебя хвалят шахтеры? А я, знаешь, во сне видела, что тебя комдив вызывал и хвалил перед строем за то, что ты хороший знамени тый шахтер. А я думаю: «(Какой же он шахтер? Он же снайпер». — Насчет того, чтобы хвалили — слабовато... — признавался Д а нилов. — А мне иначе нельзя, понимаешь? Бригада-то моего имени! И знаешь, какие люди? Горячие, добрейшие парни. Вчера вон собрание было. Президиум избирали. Такой-то стахановец, такой-то, а потом: Ге рой Советского Союза Данилов. Не сказали, что стахановец, а я хочу этого — уже не могу иначе! Потом сидел в президиуме и думал: вот встанет скоро Тоня — вместе будем ходить на такие собрания, пусть слышит, как обо мне говорят. Щеки у Тони розовели, она вздыхала и медленно выговаривала:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2