Сибирские огни, 1949, № 2
— Так, когда ж е думать? — Аннушка поглядела на Рогова, на Хмельченко, потом подступила к парторгу. — Виктор Петрович, я прямо заявляю... — Думать некогда? — Бондарчук усмехнулся одними глазами. — Успокойся, Аннушка, сегодня ж е додумаем и все решим. Категориче ски сегодня. Когда Аннушка вышла, он снова повернулся к Рогову. — Вот что Иван Леонидович имел в виду: работать с коллекти вом — значит советоваться с ним, держать все козыри на виду, а мы некоторое время горячку порем, все некогда было. Глупости страш ные. — Это правильно, — подал голос Хмельченко. — Некоторые вон что говорят: «Был Дробот — порядка особого не было, но знамя полу чили. Пришел Рогов — лоск навели кое-какой, а знамя хочешь, нет ли, отдавай!» — Значит так, — подытожил Бондарчук, — сейчас ты, Павел Гор деевич, будешь держать ответ перед шахтерами. Только без этого... без жалоб . Не забудь про журавля и синицу. Рогову почему-то захотелось сейчас рассказать все еще размаши сто шагавшему Бондарчуку и притихшему Хмельченко, сколько пере думано им за последние недели, сколько бессонных ночей исхожено, рассказать , что полнее, чище он себя никогда не чувствовал. Бывает тревожно, тяжело? Д а , бывает. Почти каждый раз засыпаешь с мыслью: «Не успел сегодня что-то очень важное сделать...» Но как хо рошо сознавать, что сердцем, помыслами живешь в завтрашнем дне. Вчера дежурный статистик выписал на щит показателей цифру су точной добычи. Обыкновенная цифра — 102,1 процента. Но позавчера было только 102, а одной десятой не было. Ожившей предстала эта дробь в сознании Рогова, он знал, как она появилась, сколько за нею труда, горячих исканий. Комсомольцы на участке Дубинцева за сутки нарубили в три раза больше, чем полагалось, а потом Черепанов при беж ал и стал жаловаться, что ему не дают развернуться. Приходил сын Вощина — Григорий и, стесняясь, попросил, чтобы для него выделили сразу пять подготовительных забоев, обещал принести исполнительный график, разработанный им специально на такой случай. Многозабойный метод? Надо помочь человеку, а через него и других расшевелить. Но ничего этого Рогов сейчас не сказал, он внутренне подтягивал ся — трудно отдавать знамя в такой момент. Вот и Бондарчук все хо дит и ходит, то руками разведет, то нос с досадой почешет и все повто ряет: — Такой, значит, разговор состоялся о птичках. — Принципиальный разговор, — согласился Рогов. Парторг покосился в его сторону. — Я тоже думаю. Дробот был не одинок. Привык кое-кто хватать, вытягивать только то, что поближе лежит. На третьей вон шахте нахва тали и сели раньше времени на мульду. — Запасы на горизонте по всем данным есть, а брать нечего, все захламили, испакостили. ...Через полчаса вошли в раскомандировочный зал. Рогова необы чайно взволновала многолюдность собрания — в зале не только сесть, стать негде. «Всем больно, — подумал он, — злее в работе будут». — Начинай, —- поторопил парторг, когда они усаживались в пре зидиуме и тут же еще раз напомнил: — Только не плачься. Рогов и не думал плакаться. Говорил ровно, превозмогая какую-то непонятную тяжесть во всем теле. Но его внутренняя взволнованность, нотки горечи очень чутко воспринимались шахтерами. — Есть такой суровый, но справедливый закон на войне, — начал он спокойно.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2