Сибирские огни, 1949, № 2

шесть. Торопливо включила радио, присела к окну и мучительно на­ пряглась. Внешне все как будто было так, как год и два года назад, но в самом воздухе, в весенних пресных запахах носилось ожидание велико­ го, неизбежного. Из окна не видно, как солнце все ниже опускается к дальним зем ­ лям, только розовый свет на крышах соседних домов делается все тонь­ ше, прозрачнее, поднимается и плывет в недосягаемой высоте. Позывные в репродукторе оборвались. Секундная пауза, а потом привычный голос сказал в вечерние сумерки: — Говорит Москва! Валя комкает косынку на груди. Д а , все идет как должно. Занят Дрезден. «При выходе на Эльбу наши войска...» Сколько еще рек в этой проклятой Германии? Больше не было сил сидеть неподвижно. Толкнула створку окна. Маленькая белая комнатка распахнулась в далекий вечер. Нет еще ни цветов, ни травы, но легкие теплые запахи тревожат сердце. Без стука вошла Ниночка Сорокина, тихонько присела рядом, сми­ ренно сложила руки на коленях, потупилась, чтобы скрыть покраснев­ шие веки. — Я, наверное, самая несчастная, Валя... целую неделю ни строч­ ки... — дрогнули пальцы ее рук, лежавшие на коленях. Потом Валя включила свет, Нина развернула два последних письма и прочитала вслух, прислушиваясь к словам. По маленькой карте про­ следили далекий и трудный путь солдата и согласились, что некогда было ему писать в последнее время. Помолчали. — А у тебя как? — Нина несмело заглянула в глаза. — Валя?.. Ответила тихо, втянув голову в плечи: — Устаю очень... — Все еще ждешь? Помедлила немного, потом выпрямилась, упрямо приподняв лицо. — А как же иначе жить?! — резко выдернула штепсель из розетки. Нина первой не вынесла тишины. Заторопилась. — Ты прости, Валя... я всегда такая неосторожная... Я пойду. Иногда ведь письма по вечерам приносят. Валя снова включила радио. В комнату ворвался шорох, посвист. Радиостанция молчала. Но и посвист, и шорох несли в комнату волны высочайшего напряжения. Сегодня все равно не уснуть, как почти все эти ночи. Долго ходила от окна до двери. А памятью шла постройкам давно заученного письма. «Так жалко, что не увидел тебя. Когда поезд повернул от Юрги на запад, а ты осталась на востоке, в Томске, сердце у меня как будто оборвалось. Встречу ли снова? А потом мне было очень некогда. Бес­ прерывные бои, гибель товарищей, истерзанная земля... Во мне что-то обуглилось. Мне тогда казалось, что я редко вспоминаю о тебе, но те- перь-то знаю, ты всегда была со мной». И совсем недавно он писал: «До Берлина осталось 68 километров. Одер — мутная чужая река. Очень много работы. А какое ты платье носишь?» Неужели это письмо в феврале писано? Как давно... Или сон смежил веки, или просто какое-то бессилье опустилось на память. Вскинулась на тихий стук в дверь. Вошел старичок-почтальон, подал квадратик свернутой телеграммы. Испугавшись, что сейчас же неудержимо, в голос, расплачется ,. Валя негнущимися пальцами приня­ ла телеграмму и, не распечатывая, положила ее на уголок стола. Поч­ тальон долго копался в сумке, отыскивая потерянную квитанцию. По­ том он ушел.