Сибирские огни, 1948, № 2
Я р к а я полярная звезда остановилась точти над самой командирской юртой. Ее незримый свет крался в щель дымового отверстия и ложился на бледном лице бачки Ивановича. Командир был жив, когда партизаны принесли ого в юрту и положили на мягкие оленьи шкуры. Ря дом сидела Оклана, не смывая глаз. Она 'следила за больным, за его прерывистым и коротким: дыханием. Оклана думала, что бачке стало легче и он заснул. Но Крепов не спал, ему все трудней становилось дышать. Он впадал в забытье и мысли его отходили куда-то далеко в прошлое. Он видел, то широкую вольную реку Волгу, то отца, кустаря— мологского шапочника, умершего десять лет назад. Он еле припоминал лицо матери и то только по портрету. Живой он ее не знал. Ее не стало после родов, и Петра воспи тывала мачеха. А отец занедужил, когда ; сына выгнали из университета. О его кончине он получил письмо на Колымской- каторге . Письмо шло два года. Все это теперь было в прошлом, дале ком прошлом. Крепов сдвигал брови, мыс ли путались, голова горела и невыноси мая тяжесть давила 'ему живот... Нет, ни куда он не вернется, зачем ему на Волгу? Сколько в этом далеком крае для него работы! Ведь он только поднял людей, от крыл им глаза, и они только прозрела. Он обещал им построить больницу. А то царь строил здесь каторжные тюрьмы, а не больницы. Если заболевал человек, ле чить его было негде. Он умирал. Вот и он, Петр Крепов — бачка Иванович, лежит с пулей в животе. Ему уже теперь никто не поможет. Ему даже нечем перевязать рану, кроме тряпок от старой рубашки. Как все нелепо получилось. Ведь ему, Крепову, скоро надо вести ^партизан на соединение с Красной Армией. Не сегодня- завтра командир отряда войск ВЧК Пове- лед пришлет ему радостное известие, что Старое Ущелье очищено от желтолицых и путь к берегу моря свободен. Потом все прервалось, и Крепов ничего не мог вспомнить. Лицо его заметно побе лело... Он перестал дышать... Оклана вздрогнула, отодвинулась. Сразу она еще не могла понять, осмыслить, как это произошло быстро. Бачка умер и так тихо, спокойно, как только и умирают настоящие люди суровой тундры. Оклана быстро встала, окинула взгля дом юрту и спокойное, застывшее, как ка- . лень, лицо бачки, и тихо вышла. Костры уже не вспыхивали ярким пламенем, а ку рились ровными столбиками дыма. В долине было' тихо и светло от звезд, от полной луны, которая бросала свои холодные блестки на юрты, на голубые заснеженные хребты, на макушки двух содак-сестеп в углу. Оклана плакала у юрты, и иней легкой пыльцой оседал на рукавах и переднике ее кухлянки. Кругом никого не было. Спохватившись, Оклана быстро смахнула слезы и откинула кожу, прикрывавшую вход. Осторожно она подо шла к бачке Ивановичу и- опустилась на колени. — Слушай, бачка, — заговорила она дрожащим голосом. — Я посмотрела кру гом. Людей еще нигде нет и никто не знает, что ты умер... Я буду говорить с тобой, как с живым!.. Оклана отдышалась от волнения и выпрямилась: — Слушай, бачка, что скажет тебе мое сердце. Я ношу в нем горе и печаль... Ты, бачка, знал моего мужа Чавата и ты звал его в партизаны. Но он не пошел. Я уговорила его не ходить, а пасти свой табун. И мы пасли олешек и хоронились от людей. Мы хотели, чтобы наше счастье было полно... Но желтолицый пришел и убил Чавата. Он мог его убить, потому что Чават остался одни, без людей w пар тизанского отряда... Это большая моя вина!.. Теперь, бачка, ты пойдешь в стойбище предков и пусть они меня не осудят... Ты меня не суди!.. Оклана стаяла и, словно на исповеди, разговаривала со своей совестью. Такой ее застал в юрте комиссар Коптев. Вслед за ним вошли Анюй и Аяма. Они перегляну лись и нахмурились. Коптев склонился над командиром и поцеловал его в холод ный лоб. Его примеру последовали Ом а на, Анюй и Аяма. Утром бачку хоронили. Его вынесли и положили на наргу, устланную мехами. Партизаны подходили к нему, приклады вали руку ко лбу бачки и мялись мстить врагу, выгнать желтолицего. Потом пар тизанский отряд был построен но три че ловека и длинная лента потянулась за нартами. Парту люди везли на себе до самой сопки, которая стоит против двух сестер. Это была большая сопка, на каменной макушке которой и летом лежит снег, а на могучих плечах часто отдыхают облава. Пять острых скалистых отростков выпя тились с одной стороны сопки, как протя нутая рука человека. Вся сопка напоми нала человека, поднявшегося над тундрой.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2