Сибирские огни, 1948, № 2
В лукавстве ее глаз, в голосе, в серди той очереди притопа, в том, как она дер жала тарелку и шла па Павла, угадыва лись другие слова, не те, что она пела. «Ничего, стерпим твой бензин. А ты не куражься. Пей. Не часто в дом прихо дят такие праздники». Тарелка застыла в одном положении. — Пей, Пашунька, отцов ведь обычай- то. Всегда его на возврате с серебра паи вали... — сказала Прасковья Дмитриевна, держа руки под передником и счастливо улыбаясь. Павел с подчеркнутой церемонностью положил руку на грудь, глянул на Марфу — спасибо, дескать, — поднял стакан чик. Но не успел он открыть рга, как, Анисим крикнул ликующим басом: — За сына! — За сынову мать,—прибавила Марфа. — Чтобы свадьба была, чтобы жизнь паша цвела, — проиел-пристегнул Петро ван и осторожно тронул басы. Павел кивком головы поддакнул Петро- ваиу, осушил стопку, крякнул и поддел вилкой ядреный огурец. — Эх, Устю бы! — пожалел кто-то.— Самый раз «горько» крикнуть. Похрумкивая огурцом, Павел с полотен цем через плечо вышел в сенцы. В них пахло богородской травой, суслом, листья ми смородины. Обойдя поместительную корчагу с чистой тряпицей сверху, он скинул фланелевую рубаху, подвернул край тельняшки и принялся умываться. Тихо струилась вода, мирно стучал ру комойник. На дворе послышались шаги, затем они скороговоркой простучали по крылеч ку. Звякнула щеколда. — Братан! — Ты. Васек? — Я. Почта тебе. В груди Павла екнуло. И тут же в не изъяснимом предчувствии чего-то пролил ся приятный, тревожный стукоток. — Почта? Какая ж? — Писулька от Усти. Павел покрутил шеей. Мокрые пальцг его искательно затрепетали в воздухе. Мальчуган деловито отвел руку. — Раскиснет. Я вот лучше тебе в штаны суну. — А ты ее видел, Устю-то? — Да ну ее, сумасшедшую, — помор щился Васек. — Где ни встретит — ког да, да когда? Чуть насмерть не заког- дакала. — Толком ты. Видел? — Видел. Па почтовых прискакала. У петуховского прясла осталась ждать. Ты. говорит, зеивой ногой. Васек замолчал, наблюдая, как Павел, часто постукивая рукомойником, сбивал облачные хлопья пены. — Отпишешь, что ли? Ждет ведь. — Сам явлюсь, — улыбнулся Павел настойчивости брата. — Вали вот к мат ке. Пускай новый пиджак даст. И рубаш ку. Голубую, скажи. С блесткой. Васек моментально исчез, крепко стук нув дверью. В сенцы ворвался разноязыкий госте вой гул, хлопки, бархатный перебор гар мошки: Умолотиста! Эх, рожь чиста. Припав пылающим лицом в полотенцу. Павел с приятностью ощутил сквозь тон кую его ткань свои холодные пальцы и, весь во власти неодолимо нараставшего волнения, шептал одни и те же слова, полные большого чистого чувства: — Устя. Устинька!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2