Сибирские огни, 1948, № 2

sэлиз самого обрыва, наполненная той гор­ достью, которая владеет человеком, одо- .левшим стихию». С самого начала нельзя не указать ав­ тору на то, что плеск и рокот — понятия .разные, и что взыскательный художник не позволил бы себе, говоря о плеске реки, тут ж е именовать его тихим рокотом. Не­ сколько ниже он допускает еще большую несуразицу, говорящую о его фонетической неразборчивости: «внизу, — пишет он, — тихо шелестела река. Вода там изо дня в . день точила подножие утеса и, вливаясь в чего расселины, ворчала и чмокала, как жи ­ вое существо». Надо совершенно не вос­ принимать слова в его звучании, чтобы /раскрывать образ «тихо шелестящей реки, как «ворчание» и «чмоканье» некоего жи ­ вого существа. Но не будем говорить о фонетике, пого­ ворим о более простых вещах. Когда на упомянутую Сартаковым ска­ лу к девушке взбирается ее будущий воз- .любленный, то оказывается, что «здесь, на этом пятачке скалы, было уютно, как в маленькой комнате». Вот и поверьте пос- .ле такой ремарки, что именно здесь, на этой скале, которая может быть уютной, как маленькая комната, «всегда приходили •большие гордые мысли»! Конечно, «боль- пше гордые мысли» могут и в уютной ком- ■аатке появиться, но согласитесь, что если •уж подчеркивать величие и масштаб пре­ одоленной стихии, то нельзя сравнивать «голую площадку, где в каждую сторону три — четыре шага» с маленькой уютной комнаткой, даже если на этой площадке и -<сидят двое возлюбленных, «свесив ноги с •обрыва». Влюбленные могут чувствовать все, что 'Им угодно. Это их право. Но писатель должен выбирать слова. Это его обязан­ ность. Искусство пластического изображения •имеет свои законы! Понятие стихии через понятие уюта пе­ редавать нельзя. Это еще более разные ве­ щи, чем шелест и чмоканье, рокот и плеск. Вместо того, чтобы искать настоящее «слово, Сартаков нередко берет уже гото­ вы е и многократно использованные до него «словесные формулы и, не разбираясь в их литературном возрасте и художественной доброкачественности, пускает в дело. Вопрос: «Откуда это у девушек берегся столько .двеселья?» Ответ: «Словно светлый родник потока жизни у гних всегда плещет оно. Не отсюда ли и •начинается жизнь?» Вопрос: «Говорят, что влюбленных всегда видать Iпо глазам...» Ответ: «Неверно это. Разная бывает любовь и •по-разному отражают глаза». В доказательство всего следует такая • тирада: «Разве не случается так, что вот и «взгляды сливаются и сияют своим особен- щым блеском, словно драгоценные камни, на острие граней своих собравшие жар всего сердца? Ярок, но холоден такой блеск. И разве не бывает другое? Стоит на востоке плотная туча, без розовой за­ ри начинается утро, потом туча медленно рушится, над ней появляется светлый диск солнца и, плывя в безоблачном небе, весь день согревает землю теплом. А глаза, ка ­ залось бы, смотрят холодно, прячутся в тучах ресниц...» Спрашивается: сколько литературных лет и этому «светлому роднику потока жизни» (хотя, что такое родник потока, видимо, одному Сартакову известно!) и «этому светлому диску солнца», и этим глазам, которые блещут «словно драгоцен­ ные камни», собравшие «на острие граней своих» (это глаза-то!) «жар всего солнца» (а не весь ли жар солнца?), и этим «ту­ чам ресниц» (которые, кстати, появляются совершенно неожиданно, ибо сказано бы ­ ло, что туча «медленно рушилась» и на безоблачном небе воссияло солнце)? Литературщина — в самом примитивном смысле этого слова — цепко держит мо­ лодого писателя за руку и калечит жи ­ вой материал его жизненных наблюдений. «Красивость» самого дешевенького лите­ ратурного толка преследует Сартакова по пятам. «Притаившись в камнях, русалочьим сме­ хом заливался ручей». «Овеянная сумраком ночи, она казалась ему удивительно кра­ сивой». «Он ощутил на своей щеке при­ косновение ее влажных, овеянных ночной свежестью, губ». Она «ловила открытым ртом воздух, и искорки света мерцали у нее на влажных зубах». «В глазах у него вспыхнули ответные искорки затаенного смеха». «Голоса растворялись, таяли над водой, будя на сердце ощущение неясной •тревоги». «Глаза туманились поволокой ласковой мечты» и т. д. и т. п. Дело доходит, в конце концов, до со­ вершенного анекдота. Сартаков пишет: «Ее силуэт на фоне черного ночного не­ ба запечатлелся в зрительной памяти Алек- ■ сандра так, как бывает, когда, взглянув на солнце, сразу закроешь глаза». О чем думал Сартаков, когда он это писал? Представлял ли он себе, что такое силуэт и можно ли видеть силуэт на фоне черного неба, да еще сравнивать впечат­ ления, которые производит силуэт на чер­ ном фоне, с солнцем? Молодости, и литературной молодости в том числе, должна быть свойственна осо­ бая свежесть жизненных впечатлений. На чьей палитре и должны быть яркие, раз-1 нообразные и оригинальные 'краски, как] не на палитре молодого художника! Чье] слово должно быть особенно красочным, звучным и метким, как не слово молодо­ го писателя! Но даже зная, что Сартаков писатель молодой, невольно в этом сомне­ ваешься. Его эпитеты серы и однообраз -1 ны. Одно и то же сравнение, жест, цвет, движение он готов повторить несколько раз подряд, не затрудняя себя поисками точных и ясных слов, способных передать; индивидуальные особенности изображаемо-; го им явления или предмета.