Сибирские огни, 1945, №6
что это в Паулях на рации стряслось? Наверное, ничего: просто считают, что ни передавать, ки принимать нечего. Но он-то может сообщить о себе. А вдруг вылетел и доро гой... Нет, не может быть! А если вылетел и решил — напролет, без посадки в Островном, и нехватило горючего?.. Глупости. Мог бы радировать с борта: здесь уже недалеко, услышали бы и бор товую рацию. Анюта опять тиха и печальна, но насторожена. Беззлобно она говорит: — Вот и я маму будто бы рядом видела... Это Анюта напрасно): у нее не было серьезных оснований меч тать. Другое дело у Ирины: ведь рядом, совсем рядом, близко... Летных час двадцать минут разделяет их... Клавдия, другая наблюдательница, вздыхая, садится за один столик с Ириной и, взглянув на нее, манерно произносит: — Жизнь — это нелепый сон. Д а и то кому что приснится!.. Ирина зло обрывает: — И ты, серьезно, спишь? — Д а что-то в этом роде... Во всяком случае, я не дорожу в жизни ничем!.. — Ах, так! А зачем накрашена до безобразия, напудрена, зави та? Во сне? Да? Врешь ведь... Хватаешься в жизни за самую де шевку, за мелочь... Это была лишняя резкость, и Ирина бегом возвратилась на станцию, села у переборки под окошечко рации, чтобы сразу услышать, если что-нибудь сообщат из Паулей... Не было слез, не было горя. Было только нестерпимое ж ела ние увидеть его, давно ставшее ощущением. А началось это... ...Они стоят на высоком каменистом обрыве мыса Белого. Анд рей говорит (его голос она слышит и сейчас): _ — Тундра. Вода, болото... Болото, вода... Еще кустарник да мох. Красиво? Скажи, это красиво? Ирина и хотела бы увидеть кругом красивое, но не видит. Она страшится тундры и непрочь покинуть ее, даже навсегда. Но что- то особенное, неосознанное видит она вокруг... Все-таки она ответила: — Нет! И Андрей повторил: — Нет. Некрасивая, неуютная и никому не родная. Но что-то такое тундра таит в себе, может быть даже большее, чем красо ту и уют. Да? — Да, да. Конечно... Но что же?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2