Сибирские огни, 1945, №6

И ЗГНАННИК , СКИТАЛЕЦ Разрешение на выезд за границу, наконец, получено. Пароходик, уныло шлепая лопастями, увозит Мицкевича вдаль. В легкой утренней синеве исче­ зают берега России. Трогательное прощание устроили Мицкевичу перед ртъездом русские ли­ тераторы. В заключительной части вечера, устроенного в честь Мицкевича, Киреевский от имени всех собравшихся преподнес Мицкевичу серебряный ку ­ бок, на котором были выгравированы имена русских друзей. Мицкевич горячо благодарил московских друзей за тепло и дружбу, оказанные ему, за дружбу, которую он никогда не забудет, за тепло, которое всюду будет его согревать. Он ответил им вдохновенной импровизацией. Сам Мицкевич писал тому ж е Одынцу: «...Уехал из Москвы не без сожаления. Ж ил там спокойно, не зная нй особых горестей, ни печалей. Перед отъездом литераторы устроили мне про­ щальный вечер (не раз уже устраивали мне сюрпризы подобного рода). Были стихи и песни, подарили мне на память серебряный кубок с подписями присутствующих. Был глубоко потрясен, импровизировал благодарственный о т ­ вет по-французски; приняли с большим одобрением. Прощались со мной со слезами. «Валленрод», переведенный прозой, уж е печатается в «Московском вестнике». Если и до приезда Мицкевича в Россию талант его удивлял современни­ ков, то в России он неизмеримо окреп, поднялся до вершин, небывалых еще в польской поэзии. Изгнанник, скиталец... Встречи с Гете в Веймаре. Улицы Рима. Приходит известие о польском восстании. Мицкевич хочет немедленно ехать, принять участие в битве за свободу своей родины, тщетно пытается организовать заем революционной Польше. Под именем Адама Мюля пробирается он к польской границе. Поздно! Восстание жестоко подавлено. Варшава капитулировала. И тогда отчаяние охватывает его, руки бессильно опускаются, чтобы сно­ ва, спустя некоторое время, лихорадочно взяться за перо. В самые мучительные, самые тяжелые дни, когда боль о родине кровавой раной ж гла сердце, начинается новый гениальный в злет к вершинам вдохнове­ ния. Он пишет эпопею «Пан Тадеуш», ставшую живой историей Польши. Он заканчивает потрясающей силы третью часть «Дзядов», — и, как вступление к ней, — стихотворение «Русским друзьям». О, нет! Он не забыл их. В измученном сердце жива память о близких. Но помнят ли друзья о нем? Забыт ли я вами? Когда пробежит вереница Поляков казненных, погибших в тюрьме и в изгнаньи, И ваши встают предо мной чужеземные лица, Й образам вашим дарю я любовь и вниманье. БОЛДИНСКАЯ ОСЕНЬ Болдинская осень! С тихим шелестом падают оранжевые листья берез на увядающую землю. В небе слышен протяжный журавлиный крик — то птицы спешат «а юг. Незабвенная пора творчества, когда перо само тянется к бума­ ге, когда «минута — и стихи свободно потекут». «Унылая пора, очей очарованье!» Написаны «Сцены из рыцарских вре­ мен», лежит на столе черновик «Сказки о золотом петушке». Сегодня у Пушкина особенно радостный день. Привезли почту — и среди писем, среди книг — маленький томик, привезенный С. А. Соболевским из