Сибирские огни, 1945, №6

— Вот, к примеру, береза. Что она? О ней в народе говорят: «Береза ие угроза, где стоит, там и шумит». — Отец, подойди сюда, — зовет Пешкова тот же голос, что жаловался на солдатскую жизнь. Кузьма обрывает свой рассказ. — Не можется, видать, человеку. — Кипяточку принести? Через минуту Пешков уж е держит в руках чайник, поплескивающий крутым кипятком. Офицеры, сидящие у печки, радостно загалдели и стали вы­ таскивать из своих мешков кружки, шпик, консервы. Пешков поставил чайник на стол и снова подсел к своему собеседнику: — Да , так вот, береза... — Отец, скамейку бы! Пешков приносит две, скамьи и ж дет пока рассядутся вокруг стола офи­ церы. — Этот — волжанин, ишь как окает, — механически отмечает Кузь- ма. А тот — пермяк «солены уши», а смуглый — с уфимских степей, ви­ дать башкир... Со всего государства собрался народ. Всем миром идем. О д ­ нажды земляки тут встретились, с Урала. Уж так обрадовались, спать легли рядом. Нигде, говорили, нет богаче уральских земель, во всех государствах. И сколько перебывало народу — все говорят, что лучше нашей страны нигде нет... Соскучился народ. Вот и у него, Пешкова, старого лесоруба, тоскует душа о своем крае, о родных лесах. Побывал он в сотнях чужих сел, а его лесная деревушка попрежнему живет в его памяти цветущей, нарядной, весе­ лой и никакие страны мира не заменят ее простой красоты. Выпей, отец, со мной, — перебивает размышления Пешкова молодой танкист. И, не ожидая согласия, спрашивает: — По сколько нальем? По сто грамм будет мало, а по двести — много. Выпьем два раза по полтораста. На мизинце у таикиста маленькое серебряное колечко. Он замечает на нем взгляд Пешкова, пригибает палец и лихо чокается: — Ну, согрей нас жарко, фронтовая чарка! Чарка разогрела парня. Он распрямил палец с колечком и подмигнул Пешкову: Со свиданья еду... — И рассказал, как зимой выбросился он с парашю­ том из подбитого самолета и как спасла его польская девушка, укрыла ет немцев, привела к партизанам. Освободили мы эти места. Ездил я в гости и вот — колечко на память... Дверь снова открылась. Н а ее стук все оглянулись. На пороге стоял освещенный мерцающим огоньком коптилки рослый парень в зеленой пилотке, в коротком френче. На спине у него был большой цвета крапивы рюкзак. П а ­ рень заговорил на незнакомом языке. Его никто не понял. Пешков заметил на груди трехцветные ленточки: красные, белые, синие и сообразил: француз. Уже много дней он видиг, как идут по дорогам ’на восток военнопленные, освобожденные из неметчины на­ шими войсками. Они идут большими пестрыми толпами, и как пропуск, как военный пароль несут они на груди, на рукавах нашивки национальных флагов своих стран: Англии, Америки, Франции, Польши, Голландии, Бельгии. «Этот, видно, отбился от своей партии», —■ решает Пешков. — Проходи, парень, гостем будешь, — приглашает ои француза. — Д а ты не стесняйся, тут люди свои, к русским попал. Француз чувствует на себе любопытные взгляды, смущенно улыбается, мнется на месте. — Позвольте, — вмешался танкист, — я ему по-иностранному поясню. — И, взяв за руку гостя, обратился к нему. — «Камрад, оставайся, вшиска еди*».