Сибирские огни, 1940, № 2
бойкими шажками — к. унивремагу, Тина Васильевна, минуя главные улицы,— к синеющему в конце улицы бору. Порав няласьс крайним у «пушки домиком, за медлила было шаги подле его крыльца-, но прошламимо. Тишина зимнего молчаливого леса об ступила женщину. Близился вечер. Доро га, покрытаяпервым неглубокимснегом, уходила в гору. Тина Васильевна подня лась на самую вершину, к обрыву. Двенадцать лет тому назад, до от’езда на) границу, она любила приходить сюда. Летом здесь по склоним, среди сосняка росли сыроже ки. Отсюда с вершниы от крывались такие дали, что бывало ее, девчонку,каждыйраз манило подойти к обрыву и ринуться с высоыт , распластав крыльями руки. Казалосьона ни за чтоне упадет, полетит над Томью, над дерев нями, к югу, где всегда светлое небо, где теплые неведомыестраны. Если бы она не уехала отсюда,может быть, ее научи ли бы летать? В городе загоралисьогни. Правее, сли ваясь с закатом, сполохами вспыхивали печи Коксвоого. Ближе, по эту сторону реки, среди сосен мерцали огни рудника. Двенадцать лот тому назад отсюда за океан ее увез Честер, а потом... Только один шаг, последний,отделяет ее от края обрыва. Переступить? Но что же с ней случилось?Ей страшно не по везло, вот в чем все дело. Ничем другим нельзя объяснить ее неудачи.Будь на ее месте практичная Дженни Скоррей, Эк керту, по крайней мере, дорогопришлось бы заплатить... А ее, глупую бабу, купи ли за нет... Как, поди, смеются они... Мимо сосен, отягченных обильным и рыхлым снегом, бежал лыжник. Алеша- поповйч возвращался с первой лесной прогукли после катасторфы в шахте. Его окружали грустные, -словно усталые су мерки, нетронутая пелена снега, холод новаыт й запах сосен. Но он уже пресытился и тишиной и безмолвием леса и ощущал какое-то не преодолимоебеспокойство. Казалось, вего отсутствие на руднике люди успели узнать или сделать что-то большоеи значитель ное, а он остался в стороне, не посвя щенным. Хотелось скорее вернуться к теплу жи лища, услышать живуючеловеческуюречь, встретить чей-то обрадованный его воз вращением взгляд. На цовороет тропинки, там, где глазам открываласьживописная панорамагороад, Всеньянов разглядел силуэт сидящей жен щины. Скромно миновал было ее, но потом что-то заставило оглянуться. Удивился и бессознательно обрадовался,когда узнал. Окликнул: — Тина Васильеван! Я не ошибяс? Он приблизился к женщине. Та устало повернула голову. — Что с вами, голубушка? Почему одна, здесь? Да на вас лица нет! Доктор прислонилк стволу дерева лы жи и наклоинлся над Тиной Васильевной. — Что-то случилось? — У меня умерламама... — услышал он неестественно спокойный ответ. — Марья Родионовна? Когда? — Солнце еще не заходило... — Давайте вернемся на рудник, -— мягко предложил доктор. — Совсем не следовало забираться сюда на ночь глядя. Он помог Тине Васильевне подняьтся, закинул на плечолы'жи. — А помните, Алеша, мы катались на лодке? — спросила все тем же бесстра стным тоном Тина Васильевна. -—. Отлично помню. — Мы переплывали Томь там, внизу, подле скалы... —- Нет, мы всегда переплывали выше по течению, — возразил он. — Когда-ни будь мы еще совершим паломничествок тем местам, хотите? — У меня морщины, — глухо, вполго лоса проговроила Тина Василье-вна. — Что у вас? — не понял ее Алексей Агафоныч.—Какие там морщины.. Идем те, голубушка, совсем стемнеет, пока до беремся. Морщины и седина пробивается, — настойчивоповторлиа Тина Васильевна. — Когда у вас действительно будут морщины, я сделаю мм пластическую операцию, — успокоил ее доктро н взял под руку. — На лице разгладите, а душа? А па душе как? Мама! О-о, как тяжело... - Она мучительнозаломлиа руки, все тело ее начала бить судорожная дрожь. Всепьянов отшвырнулподальше от до- рогн лыжи. Когда ему удалось несколько успокоить й)лодую женщину, новел ее, крепко, под ерживая. — Кажется, давно когда-то мы уже шли так. Когда это было? — спросила она,тяжело и безвоьлно опираясь на руку доктора. „ Поддаваясь настроению этой мипуты, Всепьянов ответил:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2