Сибирские огни, 1939, № 5
ком и, пожелав отряду полной победы, бы стрым шагом военного направился в сто рону села. Через минуту он уже был за первым увалом. Посмотрев ему вслед, Кондратий Ники форович отметил: «Торопится... Хлопотун мужик!..» 2 . Над стеныо тихо струился теплый вете рок, и по полосам высокой пшеницы, слов но по озерам, медленно катилась волна за волной. Через пыльный тракт волны пе реплескивались, точно через низкий пе решеек, и гасли где-то далеко-далеко в хлебах. Тревожно перешоптывались уса тые колосья, а молчаливый молочай охот но отдавал ветру пушинку за пушинкой. Изредка посвистывали перепелки и звали кого-то: — По полям, полям!.. И, как бы в ответ на это, взметнулись колосья, воткнутые в дыры войлочной шляпы. Поверх хлебов Брусенцов взгля нул в сторону Чистюньки. — Не видно. Не пылят... — прошептал он так, чтобы слышал сосед справа. — Скорей бы все... —•отозвался Чау- зов. — У меня на них давно ладони че шутся... Брусенцов взглянул в сторону Зи .гано, которое за этот год стало ему близким и родным. — Кто-то в Чистйньку погоняет... Пыль поднял... Он лег рядом с командиром и уткнул подбородок в сухую землю. Чаузов прошептал: — Не шевелись!.. Казалось, колосья пшеницы разнесли его слова по всему краю полосы. Колокольцов не слышно, значит — не ямщик. И не почта. Все ближе и ближе постукивают в выбоинах колеса ходка. Едет какой-то кулак или лавочник. Если бы знать, что с оружием, можно бы схва тить. А копя куда? Копя можно отправить к той полевой избушке: пригодится он скоро. Вот уже видна рыжая голова, красиво изогнутая шея с густой гривой и легкая расписная дуга. На облачке — никого. Вожжи ременные, добротные. А вот и се док — широкие черные рукава, как кры лья ворона; огромная белая шляпа с тем но-коричневой лентой, на затылке выби лись длинные бабьи волосы и полощутся в густых клубах пыли. —•Поп!.. — прошептал удивленный Брусенцов. — Куда его чорт понес?.. — Отец Митрий!.. — послышался шо- пот слева. — Не к добру это... — Чаузов огор ченно потряс головой. —- Говорят: попа встретишь, с дороги вертайся... — Ну, заладил!.. Бабьи приметы... Ходок скрылся за тучей пыли, а Бру сенцову казалось, что перед ним все еще колышутся длинные поповские волосы. Он повернул лицо к командиру, сказал: — Завтра — Илья пророк, день при быльный, а попйшко из села удирает. Это не спроста. — Задумал что-то, долгогривый чорт. На густо-голубом небе не было ни об лачка, и солнце жгло спины партизан. Ру башки на плечах взмокли, а стволы бер данок и дробовиков стали горячими. Давно умолкли колосья, все сильней и сильней пахло сухой землей, и в открытом поле становилось душно. Наверно прошло уже не менее четырех ’часов, как залег отряд возле тракта. Где-то далеко в полях по явилась длинная туча пыли и поползла в сторону Зимино. Это по проселочной доро ге мчатся телеги. Судя по туче, их. — до брый десяток. — Видишь, Павел? — Брусенцов ткнул командира в бок локтем. — Обходной до рогой пустились... Кроме них, некому быть. — Я говорил: поп проехал — не к добру... — отозвался Чаузов. — Надо бы ло оторвать башку у святого прохвоста. Они оба встали иа колени и долго смот рели на село. Зеленые церковные купол Брусенцову показались волдырями на чи стом лице степи. Туча пыли вползла в село и залегла где-то там иа узких улицах и переулках. Вслед за этим над колокольней встрево женно взвилась стая голубей. — Наблюдательный пост поставили... Из пшеницы показались взлохмаченные головы. — Что теперь делать, Кондратий Ники форович? — Подождем ночи. — А ежели сейчас — в иастунленье? Подползем из-за огородов... — С чем?.. С дробовиками? Воробьев пугать?.. Солнце уже клонилось к вечеру. Далеко на западе появились тучи, черные, как пласты земли: надвигалась первая авгу стовская гроза.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2