Сибирские огни, 1939, № 5

хи приготовила: я по ночам бегаю, в не­ путное время, об тебе с твоим малолетом заботу имею, а у тебя и медовухи не на­ питься, не погреться у тебя, не обсохнуть. — Говори, с чем пришел! — Ой, плохо твое дело вдова. Нарядчик Букин Евграф Евграфыч в кабаке сегодня похвалялся: истреблю, говорит, порочное семя, изведу гаденыша (это на твоего-то младенца), а бунтариху возьму в судо­ мойки, и будет спать со мной, когда захо­ чу. А нос у него пропащий, сам он гни­ лой, гнусит в кабаке: изведу, мол, пороч­ ных, штрафных людишек, изведу! Вдова слушала Мужичка, и не стало у ней ни тоски, ни страха, а захотелось ей — сильно захотелось! — уснуть, как дерево спит, \как спит камень или руда в земной глубине. Один глаз у нее закрылся и другой глаз начал закрываться. Мужичок-Хлопуша понял, что плохо вдове — дальше некуда. — Эй, вдова! Спать-умнрать погоди! Он шагнул к ней, стиснул ей запястье мокрыми своими пальцами и вдова, засто­ нав, открыла глаза. — Гляди-ка! Гляди лучше! Он совал ей в самые глаза, чтобы раз­ глядела как следует, что-то маленькое... круглое... желтое с румянцем... что это? — Батюшки, да ведь это яблочко! Бо­ гатырское китайское яблочко! И малолет Петруха смотрел вместе с ней на яблочко, и таращил глазенки, не понимая, что за репу такую принес чуд­ ной мужичок и зачем он сперва мамку на­ пугал. Малолет проснулся уже давно, разбуженный голосами и светом, но за­ таился на полатях в груде тряпья, виду не показал, что не спит. Было ему боязно, но он знал одно: ежели чудной мужичок примется мамку бить — соскочит Петру­ ха с полатей и укусит мужичка в лоб. Он так и решил: в лоб. А Мужичок-Хлопуша тем временем го­ ворил: — Шибко-то не страшись... Я тебе, горемычная, про Евграфа-то наврал, нахло­ пал... В кабаке я его отродясь не видывал: пьет он дома, на голанских скатертях брюхо свое ублажает... А принес я гости­ нец: яблочко китайское чудодейное. Где у тебя малолет? Ишь, запрятался, не видно даже. На, малолет, поешь-ка. А взял я чудодейное* яблочко — прямо сказать — украл — у коробейника, а коробейник пьян гораздо, а напился с горя: ничего у него госпожа управительша не купила, и велела из дома своего в три шеи спрова­ дить: почто, мол, ко мне не пришел сразу, а продавал бергалам, нижним чинам, а ей, управительше, учинил вроде непочтения. Вот он к пил в кабаке-то, коробейник-то, и все свои товары нахваливал, пуще всех — яблочко чудодейное. И я с ним выпил, с коробейником, а как он охме­ лел — я у него яблочко и покрал. Да и за пазуху, да бегом, да сюда, малолета твоего жалеючи. И ножку ломать не бу­ дем. Пускай растет, яблочко-то поможет, выйдет твой Петруха в беглецы. Сорокой будет, за отца-то отплатит... — Почто же ты врал-то мне, тоску на­ гонял почто? — А для того врал, для того хлопал, что и прозванье мое такое: Хлопуша, без хлопанья жить не могу. Скучно бергалу без вранья жить, без выдумки — ох, скуч­ но, вдова! Да и рудой меня в шахте при­ стукнуло — с перепуга я зачал врать... На роду мне писано врать. Вдова смотрела, как Петруха пробует яблочко,, морщится с непривычки, а все- таки жует, не бросает. И казалось мате­ ри, что Петруха растет на ее глазах, что кулаки у него пухнут, здоровенные .дела­ ются, мужичьи. И посмотрела па Мужичка-Хлопушу. Ну, как ей померещилось, что он — без лица, а раньше все казалось — на червя­ ка похож. Человек, как человек, и губы человечьи, и нос есть, только на дожде шибко вымок, воды натекла на пол изряд­ ная лужа. Малолет жевал яблочко, глядели они улыбаясь — вдова и Мужичок-Хлопуша. — Выростай скорее, большой, храбрый, хитрый! Уйди в бега, будь Сорокой, за от­ ца отплати! И созреют на деревьях — для тебя в самый раз — богатырские ябло­ ки... Золотые яблоки!