Сибирские огни, 1938, № 1

чиляс я, — он недавно злостно прогулял че- тыре дня. — В таком случае, — сказал Ярцев, — нет у нас стахановцев в бригаде!, которых нужно премировать в честь великих торжеств норвомайских. Управляющий Сенышн, окину® меня стро- гай 'взглядом, заметил: — Не суйся со своим носом, Борис, в чу- жие/ дела. И что ты в каждую дыру лезешь? Разве бригадир не знает, кто у него стахано- вец, кто не стахановец? — Да я и не думаю соваться в чужие де1- jsa со своим носом, — быстро ответил я управляющему,—а, между прочим, хорошо, если бы те 'руководители, которые не видят своих замечательных людей, открыли гла- ва— хоть ненадолго. Управляющий не стал больше спорить со мной. Когда они с «автобусом» уехали, я об- ратился к бригадиру Ярцеву: — Товарищ Ярцев, у меня вопрос. — Какой? — Зачем приезжали в бригаду эти руко- водители? — Спроси их сам. — Ярцев хмуро отвер- нулся и бросил сквозь зубы: — Просто они цриятно прогуливаются. Вечером ко мне подошла Наташа и я в одно мгновение повеселел, точно переродил- ся. Сердце мое наполнилось ликованием. — Пусть, — сказал я про 'себя, — никои, да не вянет могучая благородная любовь в «ердцах счастливых парней и девушек. Пусть у парней не отнимаются языки, когда они остаются наедине с любимыми девушками, и пусть любимые девушки не гуляют сегодня с одним парнем, завтра с другим. Иначе пар- гей заедает жестокая, как чума, ревпость. Пусть парни не страдают от любви, а только радуются. — Почему ты был эти дни такой неве- селый? спросила Наташа, пытливо вгля- дываясь в меня. — Будто чего-то потерял. Мне надо с тобой поговорить. — II мне тоже. Весенний вечер опустился на поля и обнял отдыхающие пашни. От озер повеяло про- хладой. Над перелесками стремительно про- весились стаи уток. Прислушиваясь к свисту их крыльев, к шопоту вечера и к своему сердцу, Наташа проговорила: — У тебя, Борис, какая-то мапия всех подозревать в грязных преступлениях. А сам ты неизвестно кто такой. По-моему самому кадо признаться честно перед всей молодеж- ной бригадой — кто ты такой, а не вилять хвостом, точно тебе на шею наступили сапо- гом. — Как ты сказала? — остановился я оза- даченный. Сквозь вечерний мрак резко поблескивали иаташины зубы и глаза. ...Мой батько пастух и умер давно, вскоре после гражданской войны. Я редко его вспо- минаю. Но когда мысль о нем приходит мне в голову, то на меня разом накатывается не- мая злость. Вот шагает мой батько по выго- ну со стадом овец, с черной дубиной на п лег- че. В зубах оп держит глиняную треснув- шую трубку. От головы и до самых лаптей опускаются лоскутья одежды. Оп лохмат, как эти, наполовину хромые, единоличные овцы. Взглянешь на такого человека и жизнь вдруг померкпет. В молодости батько мечтал приобрести се- бе лошадь. Но мечта пе сбылась. На покуп- ку лошади не было денег. Однако человек он был упрямый, и несбыточность заманчивой мечты понял только под старость. — Мне сдается, Боря, — грустно говорил он, — что я напрасно столько лет беспо- коился о лошади. Все равно не купил. — Понятно, — соглашался я. — Мне сдается, сынок, — продолжал отец, — что в жизни я только и делал, что безостановочно шел: в поле — за стадом овец, в город—'С котомкой, в лес—за дровам ии, и все пешком и пешком. И не было кон- ца моему пути. Ежели все мои шаги, сделаш- пые за 68 лет, выравнять в линию, то их, сдается, вполне хватило бы штук на пять кругосветных путешествий. А зачем шел? Теперь такие, как я, пришли в колхозы. Жить бы теперь... Ан, умирать пора. Омерть- то, вот она — за плечами. II — умер. Разве не обидно? Выслушав мой рассказ об отце, Наташа недоверчиво взглянула на мепя. — Это не все, Борис, — резко прозве- нел ее голос. — Все, — сказал я глухо. — Не все! — почти закричала она. — Почему? — А где у тебя родня? — Была у мепя сестра, но я потерял ее лет одиннадцать тому назад. — А дядя где? — Сроду у меня не было дяди. — Врешь, есть у тебя дядя! — Какой? Наташа отодвинулась от меня и с гневом по слогам произнесла: — Дядя А. Ф. Ку-лак, от которого ты по- лучаешь письма.