Сибирские огни, 1938, № 1

ХИРУРГИЯ Из цикла „Биографии друзей" Я помню: проулок. Больничный забор. Дань солнечный дальнего детства. Я в узкую щель на чудесный двор Глядел — и не мог наглядеться. Я запахи странные жадно (вдыхал. Скрипела телега. В ней кто-то стонал. Слепящие в знойном накале Халаты сиделок мелькали. А там, за окном, —• вдохновенный старик Стоял в одеянии белом, И смерть отступала в последний миг, Когда он склонялся над телом. О, как мне хотелось быть тоже таким, Познать и концы и начала, Чтоб мудрым и верным движеньем руки Удерживать жизнь у причала. Но образ высокий напрасно манил: Был путь мой кремнист и врут. Нас бедность душила, и я сменил Букварь на пастуший кнут. Батрацкое горе, дорога невзгод, Заросшая черным бурьяном!.. ...И грянул суровый военный год Над нами огнем ураганным. Война кочевала по нищим полям, Летала над лугом, над бором, Взрывала на воздух, рвала пополам. Косила (вокруг без разбора. Так в полдень и полночь, в закат и рассвет, На радость шакалам поджарым. ...Флаг с красным крестом. Полевой лазарет. Повязки. Носилки. И стоны. И бред. И крики. И я — санитаром. Хирург полковой — черноглазый еврей — Не знал ни покоя, ни сна. А жирная смерть стерегла у дверей, Дымящейся кровью пьяна. И странен бьгл пристальный взгляд врача, Усмешка и хмурые речи. Они волновали, тревогой звуча И болью большой человечьей. Зачем — я не понял, но видел не раз: Смущал он душевпый застой То смыслом двойным незаконченных фраз, То прубой своей прямотой. Ощупывал шрамы, присев на кровать, Прикладывал к сердцу трубку: — «Дела на поправу. Деньков через пять Хоть снова ступай... в мясорубку». Садился к другому. — «Ну, скоро, дай срок, Укатишь домой... к невесте... Нога? Что — нога! Будь доволен, дружок, Что голова на месте»... И шел разговор — о родной стороне, Где вишня у хаты цветет, О тощем наделе, о нищей родне, Что бьется, как рыба об лед. Сбегались морщины на бледные лбы, Стеной тишина вставала. Знать, горькая правда солдатской судьбы Впервые сердца обжигала. Под вечер, зиянием ран ослеплен, Немолкнущим стоном измучен, Я шел на цветущий зеленый склон, К прохладе речных излучин. Там ирис синел. Там пылали жарки. Струился там запах медовый. Я падал в траву чуть живой от тоски Под бременем думы свинцовой. Однажды и он — незаметный, простой — Сел рядом. Молчали мы оба.