Сибирские огни, 1938, № 1

скользили мимо темные сосны, хмуро рас- ступались сопки, пели мосты над извивами застывающих рек. В красноармейском вагоне было шумно. Когда легли спать, молодой кавалерист с орденом на гимнастерке долго рассказывал о боевых днях Красной Армии. — По долине, меж сопок, белобандиты шли наутек. Только не было спасения от нашей конницы. Мы развивали победу. И вот настиг я белобандита, думал рассечь с головы до пят, как вдруг... Кавалерист прервал рассказ. Загадочно и обещающе улыбаясь, он достал папиросы, медленно закурил и затянулся. Он с удо- вольствием наблюдал на лицах слушателей напряженное ожидание. Качало. Проревел паровоз, подлетая к раз'езду. Кавалерист смахнул пепел с папиросы. — И вдруг... как ахнет, как грохнет!.. Вое к чорту! Все колесом! Очнулся ночью. Не помню, почему я лежу в поле, рядом ни- кого и вокруг никого. Ноет плечо... Андрей с огромным вниманием слушал рассказы молодого кавалериста. Он, Андрей, жадно и страстно следил за событиями на КВЖД, мысленно ходил с красноармейцами в атаку под Чжалайнором, плыл на канонерке по Сунгари на Фукдин, бил с самолета по вражеской флотилии у Лахасусу. Рассказы кавалериста, непосредственного участника этих боев, Андрею хотелось слу- шать без конца... 2. Спустя день после 'боевой тревоги пуле- метчики выходили на стрельбище, на первую зачетную боевую стрельбу. Быстро и умело «номера» осмотрели ча- сти пулемета, снимая с них тряпкой густой слой ружейного масла. Проверили стволы, намотали сальники и снова все части смаза- ли чистым веретенным маслом. Проверяя пулемет в собранном виде, Иван Плетнев вспомнил олова комвз.шда Леонова. Комвзвод, наблюдая за чисткой и провер- кой пулемета, часто говорил тепло и убеди- тельно: — Вот что, товарищи: в этом деле надо меть, если можно так сказать, револю- ционную совесть. Здесь расплата за свою тень, невнимательность очень тяжелая. Сей- tac в мишенях не найдете пробоин, — засплатитесь за это в бою кровью. Иван трижды проверил натяжение воз- ?ратной пружины, внимательно осмотрел ра- боту приемника и подгонку крышки. Пуле- мет работал исправно. В это время подошел дневальный и сооб- щил Плетневу, что его вызывает к себе ко- мандир роты. Комроты, закурив папиросу, смотрел, как догорала спичка. Огонек коснулся пальцев, вывел комроты из задумчивого состояния. — Вот что, Плетнев, — начал комроты.— Вы секретарь ячейки, но признайтесь, поло- жа руку на сердце, слабовато ваши комсо- мольцы в авангарде идут? — Не все, товарищ командир! У комроты вздрогнули брови. Он припод- нялся. — А разве я говорю «все»? Тогда бы нас с вами гнать отсюда было надо! Чудак че- ловек! Я говорю, есть у нас с вами отдель- ные комсомольцы, которых следует подтя- нуть? — Есть! — То-то и оню. Есть, а не должно быть. Если человек плохо стреляет, плохо знает тактику, в строю стоит растрепой — какой это боец? — Я не знаю, на кого вы намекаете, но... — Вот, вот! — перебил комроты. — Я так и полагал. Вы не знаете. Секретарь! Сегодня я говорю о Грачеве. — Комроты поднял левую руку, и, растопырив пальцы, стал пригибать их к ладони по одному. — То он по тревоге растерялся, то к физкуль- туре не привык, то у него пуговицы нет. Почему? Иван молчал. — И не беспокоится? — Сердит. Настроение паршивое. — Настроение!—комроты усмехнулся. — Отчего? Комроты затянулся папиросой. Выпустив к потолку струю серого дыма, он потушил в пепельницу окурок. — С' курсантами мне приходилось иметь дело. Скажем, один понял: «Красная Ар- мия — школа, В школу еду». Приехал. Она школа, да не такая. Приказано сделать —' «есть сделать!» и никаких разговоров. На- чинаются «настроения». Другой думает: «Еду в армию, — воевать еду». Ну, прие- хал. А тут каждое утро проверяют, как ты шею вымыл. Опять «настроения»... Иван улыбнулся. ** * Комроты Афанасьев — не молодой, но крепко сложенный человек, среднего роста, с широкой грудью, с крутым без морщинки лбом.