Сибирские огни, 1938, № 1

игана. Из-за перевала, с чужой земли, на нас летит колючий, холодный ветер. Он вре- менами тихо шуршит засохшими листьями прошлогодней травы. Темнота, шорохи ночного ветра, люди, прильнувшие к з,емле и с напряжением всматривающиеся в ночь, чутко уставившая- ся вперед собака — все это наэлектризова- ло и тревожпо насторожило. Мы были здесь днем и все тогда казалось простым и яопым: желтели около погран- янака низкие дубки, шелестели под ветром мертвые стебли трав, в кустарнике стреко- тали птицы. 'А сейчас по-иному восприни- мается все окружающее. И слух, и зрение словно обманывают. Все живет какой-то за- гадочной жизнью. Ветер ли это шумит сухи- ми листьями, или крадется тихо, осторожно, как зверь, кто-пибудь с той стороны? Куст ли это смутно маячит впереди, или человек поднялся пз травы и идет прямо на нас, •обманутый тишиной секрета? Несколько раз кажется, что явственно слышится хриплое дыхание крадущегося че- ловека. Но рядом невозмутимо лежит Оман- ский. Уж он-то не обманется в этом потоке причудливых видений и загадочных шо- рохов! Постепенно чувство излишней напряжен- ности проходит. Спокойствие опытных по- граничников, величественная . тишина ноч- ного пеба приводят ощущения в порядок. За нашими спинами течет размеренная, на- стороженная жизнь на заставе. А дальше раскинулась долина, за ней Посьет, Воро- шиловск, Хабаровск — вся родина у пас за плечами! Советские люди в эти часы отды- хают, смотрят спектакли, работают, едут в поездах, сидят за книгами, выходят в пла- вание... Радостно было думать, что мы сте- режем 'здесь эту бесконечную, необ'ятную жйзнь, как стерегут ее наряды и секреты справа и слева от нас — по всей границе.. Вспомнились стихи из стенгазеты заставы: На краю родной земли Песню спеть хотелось. Только петь мы не могли — Тишину полночной мглы Мы нарушить не могли. Как бы ни хотелось! Безмолвие ночи долго ничем не нару- шается. Вдруг Лютый насторожился и бес- покойно повернул чуткие уши вправо. Мы ничего не слышим. Но Лютый не успокаивается. Худоложкии чувствует, как шерсть на спине овчарки поднялась дыбом и туго натянулся поводок. Овчарка молча, беспокойно рвется: лаять ей запрещено. Худоложкнн делает знак. Люди замерли, готовые к молниеносным действиям. Секрет в эти минуты напряжен каж пружина, гото- вая распуститься мгновенно и с огромной силой. Проходит минута, вторая, третья... Тихо. Но вот слева от нас уже явственно слышны шаги. На фоне звездного неба зачернел си- луэт человека. Напряжение достигло пре- дела. Оманский резко выпрямился. Негромкий, но властный окрик рвет тишину: — Стой! Кто идет? — Свои, — слышится знакомый голос дежурного по заставе. Шопотом лейтепант расспрашивает Оман- ского о положении,' снова скрывается в тем- ноте. Худоложкнн успокаивает возбужденно- го Лютого. Опять тихо. Снова секрет вслушивается и всматривается в ночь. Идут минуты и ча- сы. Жгучий морозный ветер свежеет. Еще не раз Лютый нервничал, беспокоил- ся. не раз щетинилась шерсть на его могу- чей спине. За рубежом советской страны кто-то ходил. Еле слышно для уха издалека доносился гудок паровоза. Японцы, хозяй- ничающие в Манчжурии, построили здесь недалеко от границы стратегическую же- лезнодорожную линию. Но вот небо на востоке светлеет. Утро. Усталые и промерзшие, шагаем мы по тро- йнике к заставе. Здесь нас ждал вкусный горячий завтрак, свежие и чистые постели. Оманский докладывает начальнику за- ставы: — На нашем участке границы никаких происшествий не было. Происшествий не было этой ночью, но они могут быть днем, следующей ночью, в любое время. На посты ушла новая • смена, а отдохнувшие пограничники после полит- занятий седлают коней, едут на манеж, ска- чут через препятствия, рубят лозу, часами соревнуются в силе и ловкости, в меткой стрельбе и рубке. Днем пограничники пригласили наших старцков-колхозников на учебные боевые стрельбы. В пулеметном гнезде отличник за- ставы Мальцев любовно похлопал по мато- вой стали станкового «максима»: — Вот этим пулеметом мы выбили в прошлом году японцев из окопа на главной сопке. Он целится и нажимает гашетку. На-