Сибирские огни, 1938, № 1

(етах о стахановцах, о том, как они бере- с т и лелеют свои машины. Дуся Чумаченко, высокая загорелая де- зушка, отпустила штурвал и протерла гла- !а. Ее черный комбинезон был засажен со- гомой. Ветер дул сзади, и с мотовила обла- ком поднималась мелкая сечка. Она взяла зедерко и стала смазывать цепи. Карташов тодошел расстроенный. — Долго простоим? — А кто его знает! Девушка смазала зубчатки и хотела при- аяться за шестерни, но ее вдруг взяло за сердце и она побежала к Щербинину. Посмо- трев на его согнутую спину, сказала: — Михаил Григорьевич, вам бы взять фугую машину. Щербинин не рассердился и не обиделся. Понимал, что Дуся мало еще жила на свете, «ало работала на комбайне. — А на что мне она, — сказал он спо- койно. — На своей, чуть что тукнет, я маю. Без смазки ты ее не пустишь, а па гавую посадят, куда я с ней? Девушка отошла сердитая. Лучше бы она с братом работала. Оп и не торопится, и не тушуется. Вот смазала, подтерла, а чего нце делать? Знала бы, так наладила бы, тТо надо. Чумаченко — сезонница. На штурвале та работает второй год. До этого она ез- щла на прицепе и давно когда-то водила трактор. Сезонников в совхозе что ни год становится меньше. В 1933 году их было 1750, а в 1936 году уже только 240 чело- век. И сезонников сейчас берут боевых. Шутка ли работать на прицепе. Поедут пи- сать, трактор ведет три-четыре плуга, и каждый плуг тянет две бороны. Поедут бо- ронить — за трактором тянется пятьдесят борон. За день случается каждую поднять и пообивать у нее с зубьев землю раз двад- цать. «Вот это машина, — думает Дуся, глядя на заглохший агрегат, — зараз и косит, и молотит, и убирает...» Да и заработаешь на ней больше. Вот как брат зарабатывает! Зи- мой посылку выписал за 800 рублей: се- бе ростюм, для девочки ботинки, а жене и ей—сестре но джемперу и по платью. Джем- пер у нее шелковый, зеленый, а платье из белого маркизета с черными цветочками. И опять с сердцем сказала: — Айда, на стан! Пшеница покраснела, потом порыжела в лучах луны. Но мрак быстро потушил ее густой блеск. Он надвигался отовсюду, на- ступала ночь. Щербинин еще долго крутил- ся вокруг комбайна. Пришел на стан, когда все отужинали. Доедая остывшую поджарку, утешал себя: — И Алексей Романович не на готовое приходит. Сам говорил на совещании в Но- восибирске: за полночь я в машине шарюсь. А не пошаришься — так будет как на чет- вертом отделении. Приехали проверять, а их будто громом разбило: ни зерноуловителей, ни колосоуловителей. Значит не мечтают о пользе государства. После ужина поехал на велосипеде на третье отделение. Повез туда зубчатку ком- байнера Лапченко. Лапченко вызвал его на соревнование, а зубчатка у него такая, хоть выбрось. Нужно отдать в ремонтную мастерскую. Столовая вросла в землю. Кухарка взяла керосиновую лампу, замкнула землянку па замок и пошла к женщинам. — Машина старая, весь вечер стояли,— жаловалась Чумаченко штурвальной Карта- шовой. Карташова высунулась из-под одеяла. Се- рые днем глаза — почти черные от огром- ных зрачков. — У нас 1в ту осень также комбайн не шел. То мотор спортится, то шнек полома- ется, то транспортер рвется. Скосим только шесть га за день. Я стою, слезами улива- юсь. Ты машину смотришь, вытираешь, смазываешь. Комбайнер только кричит: ты ее чего смазываешь? Она еще не работала. Мужчина, известно, не рвется до машины, как женщина. А вот все косят, а мы стоим. Обидно и что машина стоит, и что не зара- батываем. От слез была «слепши. — Ну, я от комбайна никогда не плака- ла, — перебила ее Чумаченко. — Редко, — поправилась она. И потом сказала тихо, — один раз... — Ну, вот, — понимающе отозвалась Карташова. — Зайков заболел, не могу работать и все. На его место Сердюкова послали. А он разбил мотор и ушел. Гляжу, инженер едзт. Я не знаю, куда мне деваться. Залезла в бункер и кричу. Девушки засмеялись. — Мне на прицепе не так нравится ра- ботать, — тараторила Карташова. — Пер- вый раз на плуг да на бороны было страшно глядеть. Боялась с плуга на плуг прыгнуть. А потом ничего, и в дождь и в ночь! Только суета там, поднимай да чисти. — Больше находишься, чем наработаешь,. — подтвердила Чумаченко. — Да и волков я боялась. — Карташова