Сибирские огни, 1938, № 1

Поезд остановился. Из первого экипажа вышел моложавый, черноглазый, черноусый мужчина в шинели стального цвета и, не глядя ни на кого, не поздоровавшись ни с кем, словно он один был посреди этой,! заби- той молчавшим народом улицы, не торопясь, проследовал к церкви. На паперти, одетый в яркие ризы, уже поджидал его поп и махал навстречу позолоченным крестом. Черноусый снял шапку, истово перекре- стился и поцеловал вреот. Потом от обернул- ся и сделал несколько шагов к народу. — Господа старички! — прокричал он звонким басом. — Его императорскому вели- честву, государю императору благоугодно... Но в этот миг в толпе произошло суетли- вое движение, раздались приглушенные воз- гласы, и мимо ошалевшего от неожиданно- сти пристава шмыгнул к чернобородому то- щий, высокий, длинношеий старик с вскло- коченной, облысевшей головой. Губернатор в невольном страхе попятился. Как завороженный смотрел он на старика и не мог больше вымолвить ни слова. А тот кинулся ему в ноги, лег на землю и, протянув к губернатору длинные мосла- стые ручки, вдруг заголосил йа всю пло- щадь пронзительным воем: — Батюшко, ваше превосходительство, господин губернатор. Заставьте вечно бога молить — сохраните детям нашим хлеб и молоко, явите народу божескую милость — не сгоняйте нас с земли... — Его сухое, морщинистое лицо оросилось слезами. Старик этот, по фамилии Черкашин, был профессионал—плакалыцик. Он провожал в последний путь чуть ли не всех умерших мормышан — плакал истово и тревожно, из глаз у него всегда при этом катились непод- дельные, обильные слезы. Его-то и наняли догадливые мормышане поплакаться перед губернатором. Это была их последняя наив- ная попытка разжалобить сердце царского слуги. — Встань, дед, — как можно ласковее обратился к Черкашину губернатор, но тот еще ближе подполз к ногам его, мешая итти. — Явите... явите божескую милость, — захлебываясь твердил он. Губернатор медленно рассвирепел. — Встань, говорю,! — сквозь зубы про- молвил он, косясь в сторону свиты. — Ми- лость уже вам оказана: часть Маяков сам государь император отдает!.. Слышишь, ты? Слышите, старички-миряне? —- А сколько? — тотчас, отделилась от земли голова старика и он по-птичьи, одним глазом настороженно взглянул на Грана, — Две тысячи, — помолчав ответил тот, — Тю! Так это ж, которые Цаялин при- резал! Какая же это милость, ваше превос- ходительство? Две тысячи... Тю! Старик решительно 'Встал, смахнул с бо- роды слезы и, повернувшись к губернатору спиной, вразвалку пошел к толпе. — С-скотина! — вызубил Гран. Он по- чувствовал, что торжество сорвано, говорить ему больше не хотелось, это стариковское «тю», словно пощечина, всю кровь бросило в его лицо. С ненавистью глянув на подско- чившего пристава, Гран бросил': — На земскую!.. Не умеете сдержать лю- дей!.. Он пошел на земскую квартиру. Вслед ему разноголосо гудела' толпа. Кой-кто,! пом- ня строгий наказ пристава, кричали «ура». Несколько человек подбросили шапки, ста- раясь ' перекинуть один другого. Губернатор давно уже прошел, а они все еще забавлялись этой новой игрой, и шапки, как вспугнутая стая ворон, взлетали на воздух. В толпе слышался смех, поощрения соревнующимся, шутки. Только Черкашин но мог придти в себя, появлялся всюду и, всплескивая руками, твер- дил: — Две тысячи!.. Вот так обрадовал! Вот так явил милость! Тю... Потом он исчез. Кто-то из неизвестных положил на плечо старика тяжелую руку и увел с собой. На земской губернатор торопливо об'явил старосте и группе выборных крестьян об от- воде мормышанам двух тысяч десятин зем- ли — об'явил' строго, коротко, чтобы сразу пресечь догадки насчет истинного смысла «милости», и после этого потребовал список неприписных. Список составили и принесли. Пригнали и самих переселенцев. Губернатор вышел на крыльцо. — Вам придется выселиться из этого села; — обратился он к понурившимся му- жикам. — Выселиться завтра же. Я вам назначаю жить на Маяках. Ваша деревня в память обо мне будет называться Гранов- кой. Попятно? — Понятно, — буркнул передний, а другой спросил: — А если кто не хочет ехать на Маяки, тогда как? — То-есть почему не хочет? — Да взяться там нашему брату нечем. Здесь на людях хоть и туго нам жить, а все-таки сподручней... — Ну, это меня не касается, — отрезал Гран и прибавил, подняв палец: — чтобы