Сибирские огни, 1937, № 4

Рычать, как лютая волчица? В опочивальне на полу на волчью шкуру опуститься И в мех коленями зарыться и лбом о волчий череп биться Перед иконами в углу? Какая жалкая судьба! Зовет полковница раба: — Эй, Увинькайка! На дуэли, ты слышал, Пушкин твой убит? Предерзок этот был пиит. Его остроты надоели! ' Раб Увинькай в дверях стоит. — Ты слышал, — Пушкин твой убит? Да. Оп убит. А ты, калоит, сегодня мною будешь бит. Рассказывай, о чем ты шептался на казачьем базаре со своим Садвокаской!? 8 . Он, окровавленный и наг, был выброшен на солончак. Соль проникала в поры, жглась.- Все тело облепила грязь, А ноги связывал аркан. Так присудил кокандский хан — чтоб был мучительно казнен с поличным пойманный шпион. Кончалась служба толмача. Он задыхался. Саранча вокруг носилась, стрекоча и крылышками щекоча Ему лицо. Томился он. И вдруг он понял — это сон, Бред вздор, предутренний кошмар. Здесь не Коканд, здесь не Кашгар — Здесь Омск. И жарко на печи. Сам натопил, что горячи еще и утром кирпичи. Подолом свешиваясь с печи, томит иссеченные плечи овечья шуба, горяча. И тараканы, шеборча, бегут от первого луча Проникшего через оконце. Неяркое, но все же солнце В окошко светит, трепеща. В халате и без шаровар из спальни вышел злой хозяин. Он в ссоре видно с Айналаин. — Эй, Увинькай, ставь самовар! Раб выскочил из-под овчин, раб быстро наколол лучин. Проворен раб. Всему учен. Вот самоварчпк вскипячен. — Извольте пить пока горяч! — Подай-ка, кстати, сухарей! •— Вот! кушайте! Из дверей толмач выходит поскорей. 9 . Толмач выходит поскорей, по снежной улице идет. Вдруг видит': у штабных ворот толпа веселых писарей. Они тяжелый ящик через ворота тащат. А сзади, в шубе волчьей, чиновник злой и жолчный Бежит, крича тревожно: — Эй! Легче! Осторожпо. На снег углом не опускай! ... Промолвил тихо Увинькай: — Что тащите вы., писаря? — Подарок от государя1 — Какой?