Сибирские огни, 1937, № 4

Заулыбалась, вся румянится архиерейская племянница. Б толковнику прижалась. Тянется шлейф ее платья. И они уходят в глубину зала, где тускло сияют созвездья свечей. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 . Но воле юпой повобрачяой преобразился дом невзрачный: •Фарфор в столовой, бархат в спальной, блестит в гостиной пол зеркальный, Преображенная квартира для Увинькая не мила, опа до свадебного пира куда уютнее была. Былой уют, о, где ты, где ты! Табак, бутылки, пистолеты Валялись в куче под столом... Так, размышляя о былом, Толмач один сидит па кухне. Он грустен. Холода пришли. Вся крепость в ледяной пыли, снега дорогу замели. '— «Эх, гасни печь, свеча потухни, Казенпый дом рассыпься, рухии, Исчезни Омск с лица земли!> Так он колдует про себя. Вдруг сзади подошла хозяйка. — Давно хочу спросить тебя: О чем грустишь ты, Увинькайка? Он вздрогнул. Юной госпоже без размышленья дал ответ он, Как будто он давно уже хотел ей рассказать об этом: — Ой, Айналаин! Тяжко мне. Грущу я по родной стране Когда па степь в окно взгляну, в родную хочется страну. Не в Джетису и не в Китай, а в ту страну, что я по праву ■Считаю родиной. На славу земля Сары Ишик Отрау, Страна «Тулуп-посить-копчай». Прекрасный край, далекий край! Когда-то я вернусь туда?! Сказала Айналаин: — Да? Ах, бедненький ты омский пленник! Поди и принеси сюда Березовый мне тотчас венпк. Ну, живо, знатный иностранец! Кому хозяйка говорит? Разгневалась она. Румянец багровый на щеках горит. Схватила веник. И, спеша, с прута дерет за листом листик. — Вот розга будет хороша! Вот это будет добрый хлыстик! Ты захотел в родимый край? Тебе, о, пленник, с нами скучно? — И был наказан Увинькай полковницей собственноручно. 2 . Из Петербурга к Омску возок казенный летит в сопровождены! охраны конной. Трубит над степью ветер неумолчный, метет он снег по степи, сухой и колкий, В оврагах завывают степные волки и съежился в кибитке чиновник желчный, Весь тонет в шубе волчьей, до треуголки. А позади кибитки драгунов трое. Они перекликаются между собою: — А ну, успеть бы, братцы,