Сибирские огни, 1937, № 4

тиментальной. Он просит не напоминать ему о столице, где еще так недавно он так же ...кружился, Жал руки п верил в сердца... И с теми руками навеки простился, Чтоб верить в сердца до конца!.. Чтоб в вашей стране и глухой, и далекой, Такие 5Д. сердца находить... Он исчезает так же таинственно, как по­ является, оставляя купеческую барышню, «об’ятую думой»: Беседы той долго она не забудет И глаз этих, полпых тоски, И долго пожатье ей чудиться будет Изящной и бледной руки... А там, на дороге, у дальней заставы, Где лишний не видит их взор, Садился в кибитку, с солдатом направо, В тулупе искусный танцор. Это стихотворение, не глубокое по содер­ жанию, не блещет и никакими особенными формально-художественными достоинствами. Гораздо интереснее по содержанию следую­ щее стихотворение — «Князья». Здесь описывается встреча декабристов на Благо­ датском руднике. Каторжные, во главе с ка­ ким-то «разбойником знаменитым», в знак со­ чувствия проходящей партии декабристов спе­ ли им какую-то «русскую песню»: Дышала песня та родная Раздольем русских деревень, И память родины святая В чертах «князей» легла, как тень. И было в песне той отрады Так много тайной и живой... И на певца поднявши взгляды, «Князья» поникли головой. И пел разбойник. Звуки пыли И уходили в небеса. И дружно песню подхватплп Других рабочих голоса. Правда, рабочие •здесь действуют не воль­ ные, а каторжные, по опн, по замыслу авто­ ра, повпдимому, действуют, как представите­ ли народа. Это стихотворение короче, но со­ держательнее первого. С трогательным сю­ жетом гармонирует простота формы, в кото­ рую он облечен. Не меньший интерес представляет третье стихотворение из этого цикла: «Друзья шай­ тана». Конечпо, «друзья шайтана» (бурят­ ского дьявола) это опять-таки декабристы, о которых старый бурят, ночью, под угрюмое завывание вьюги, потрясающей его убогую юрту, рассказывает молодежи: Я юн был в ту пору, в ту дальнюю пору... Созвал нас всех русский сердитый тайша. Бурят молодых по его приговору Назначить улус наш был должен, спеша. Бурят побойчее, вести по дорогам Людей, что солдаты далеко ведут. Те люди — сказал он — отвергнуты бо­ гом, Узнали всю сладость шайтановых пут. Рассказчик оказывается в числе вожатых. Но вместо страшных шайтановых друзей, ка­ кими бурят представлял себе декабристов, он находит людей добрых и ласковых, с уча­ стием расспрашивающих о жизни его сопле­ менников. Мало-по-малу он начинает сочув­ ствовать шайтановым друзьям, он сам ста­ новится их другом. И думает, что так же поступил бы на его месте всякий бурят: И вы бы, как я, позабыли шайтана, И вы бы, как я, к ним поближе пошли, II вы бы, как я, и охотно и рьяно О жизни бурята рассказ повели. О ней их расспросы так были упорны: Влекла их к буряту шайтанова тьма! И вы бы, как я, с ними сели позорно Играть в ту игру, что нас учит лама. Это он говорит о шахматах. И продол­ жает: А после узнал, что в цепях их томили, Гоняли под землю в ней рыться, как крот. Им даже особый острог возводили, — Туда их и гнали, — Петровский завод. Да. После узнал я. И вспомнил шайтана И был я испуган, и был я смущен. С тех пор словно ноет в груди моей ранг, Едва лишь шайтан поднимает свой стон. Старик боится, что, сделавшись другом этих необычайных людей, он сам попался в шайтановы сети: В себе я боюся шайтанова друга, И кажется ночь мне страшней и темней. Между этими тремя стихотворениями, сле­ дующими друг за другом, несомненно, имеет­ ся некоторая внутренняя связь. По замыслу автора, они должны были изобразить отно­ шение к декабристам широких кругов си­ бирского населения, русского и туземного, за вычетом бюрократической верхушки. От них, от этих стихотворений, веет каким-то расплывчатым неопределенным демократиз­ мом. Насколько эту неопределенность можно считать характерной п «устойчивой» для ав­ тора «Песен о Сибири»? Прежде всего, следует принять во внима­ ние, что рождение первой книги Михеева,