Сибирские огни, 1935, № 1

214 ШШашШШШШЯИШШШШвЯШКШШШШШШШЯШЯЯШШШШШШ В. М Р А Ч К О В Я волнуясь, мысленно -прощаюсь с белым светом. Над головой загромыхали цепи. Клеть поднялась, повисла на мгновенье над про- пастью и полетела в бездну... Наши лампочки, от сильного движе- ния воздуха, погасли. Мы остались впотьмах... Через минуту клеть замедлила движение. Мне показалось — нас потянули кверху. Но зто ошибочно, блеснули огоньки, клеть плавно спускается на нижние кулаки. Открывается решетка. Выходим. Мы под землей на 90 метров. Сыро. Где-то звонко журчит вода. При тусклом свете блестят сдавленные мигающие огоньки. Суетятся пли- товые, поднимая с'ехавший с рельсов вагончик, груженый углем. Мы идем по главному штреку, длинному коридору. Над головой белеют заплесневелые бревна-крепи. Надо привыкать, сживаться. Из черных пещер несется глухой, неровный гул. Блеснет где-то. в тумане убогий свет лампочки шахтера, и снова — темь. Но вот гул усиливается, все ближе и ближе. Мелькнул свет и стал приближаться. Мы прижимаемся к сырой стенке. С грохотом и виз- гом пролетели вагончики. Угольная пыль ударила в лицо. Шли мы по штреку долго. Шли, сгибаясь, чтобы не стукнуться лбом о крышу, а потом свернули в боковую пещеру, называемую печью. Здесь стало еще труднее. Надо было лезть по лестнице, под углом в 40 градусов. Я мужественно следую за отцом. Обрадовался, когда впереди так неожиданно опять блеснул ого- нек. Это был забой. — Здорово, Афанасий, — сказал отец. — Здравствуй, — устало ответил забойщик. Он бросил долбить, облокотился о стойку и вытер ладонью лоб. При тусклом свете лам- почек лицо Афанасия казалось бронзовым, с большими впадинами глаз. Его рыжие усы переливались медным отливом. Он был рад, что пришла смена. Поблескивая глазами, Афанасий заговорил о том, что норма велика и при всем старании ее за восемь часов не осилишь. Уголь крепкий, кайлы плохие, лесу нехвагает, крепить нечем... — Чортова работа, даже воды нет, — закончил Афанасий. Воздух спертый, дышать трудно. Вся моя радость прошла. Хоте- лось поскорее выбраться" из этой мышиной норы. Я сел на кучу угля и вспомнил свои штреки и штольни, сделанные с ребятами в больших сугробах снега. Там, правда, тоже темно, но воздуха больше и ника- кой грязи и пыли. А забойщик между тем продолжал: — Плохо. Ничего не выработаешь. Нарубай-ка два с половиной вагона на этом пласту. А расценки нищенские, непорядки, корытки (санки) несчастные и те исправить Некому. Распотеешь, пока корытку дотянешь к люку, пить охота, а воды нет. Наглотаешься угольной грязи из ручья, а после в кишках бурлычит. Многие от этого здоро- во животом маются... Мы молчали. — Ну, пора. Заговорился с вами. Он ушел. Отец молча принялся долбить уголь. Я взял лопату и начал бросать уголь в корытку. Болела поясница, хотелось выпря- миться, глотнуть свежего воздуха. Выбрались мы на главный штрек через восемь часоз. Здесь можно и отдохнуть, присесть на бревнышко, снять сапоги, освободиться от мелкого угля, набившегося всюду. У ствола холодно. Внизу, под клетью, роют колодезь, глубже, за- рываются в недра. Здесь человек работает по пояс в воде по 15 ми- нут, а потом вылезает, глотает спирт, разогревается и снова лезет в студеную воду.