Сибирские огни, 1934, № 6
став четвертушку бумаги, прочел: «Дорогой папочка! Я знаю, ты скажешь, что я неблагодар ная и злая. Но в жизни есть более высо кое счастье, чем то, к которому ты меня готовил. Я понимаю, что впереди встретит ся еще немало лишений и печали. Нэ я ве рю в себя и в любимого человека, с кото рым связала всю свою ж.изнь. Может быть, настанет время, когда и ты будешь рад моему счастью. Пока прости и не осуждай. Твоя Маринка». Пораженный Васильчиков, опираясь о стол, трижды перечитал письмо и выронил его из рук. С холодной ясностью он пред ставил себе, что Марины с ним не будет уже никогда. Вспомнилось почему-то, как Марина с наивной серьезностью починяла ему белье, как просилась учиться, как бе гала в детстве в белом платьице по саду. «А теперь у нее уже любимый..., кто он? Как я просмотрел? И, главное, убежала. .. Какой позор! Какой стыд!». Все это стремительно промелькнуло в его голове и вдруг его охватили ревнивая оте ческая любовь и невыразимая жалость к дочери. Васильчиков уронил голову на р у ки и плечи его и сухая спина судорожно затряслись от плача. — Просмотрел я, проморгал. Ах, дурак! Ах, старый дурак! — всхлипывал он. Прислушавшись к унылым звукам своего плача, наполнившим кабинет, Васильчиков почувствовал отчаянное одиночество и з а тих. Несколько минут он неподвижно ле жал, припав к столу, отдавшись горьким своим мыслям. Почувствовав усталость, Васильчиков от кинулся на спинку кресла. Прямо перед ним белела в шкафу круглая аскарида. «А я не совсем еще одинок, — подумал он, чувствуя, как его тянет подойти к ней поближе. Он попытался встать, но, почув ствовав разбитость во всем теле, остался сидеть. — Глиста, глиста, — покачал он голо вой. — Я ль не лелеял чистоту науки, я ль не трудился в бессонные ночи ради человеческого счастья... — Безмолвная аскарида! — протянул он руку. — Ты отняла у меня покой и радость. Не из-за тебя ли я потерял пугливую и нежную Марину?... — Васильчиков умолк, словно ожидая ответа. Стало тихо и глу хо. — Но я верю, — беспокойно задвигал ся он в кресле. — Я верю, что ты и виз- •величишь... Я знаю, где меня поймут! Пой мут и оценят. — Васильчиков закрыл гла за рукой и почувствовал во рту горькую соль слезы. Плакал он беззвучно. IV. Когда сквозь ледяные узоры на оконных стеклах забрезжил рассвет, профессор з а былся тяжелым сном. Ему снились детские ласки Марины в сол нечный день; потом — охота рыжего Кош кина за белой, ползающей по полу, аскари дой. Поймав аскариду за извивающийся хвост, Кошкин захохотал. Смеялся он так Громко, что смех его начал звучать в ушах, как набат. Васильчиков проснулся и с недо умением огляделся. В комнате уже было светло и слышался густой бой стенных ча сов. Часовая стрелка стояла на десяти. Васильчиков припомнил вчерашние не счастья и тягостное чувство тоски, не ос тавлявшее его даже во сне, теперь возро сло. Все вокруг — и часы, и распахнутые в квартире двери, и печальный, не выклю ченный электрический свет, и пасмурное зимнее утро, — все показалось Васильчи- кову мрачным. В тяжелом отупении он обошел пустын ные комнаты. «Надо ехать, надо бежать из этого зло счастного города» — упрямо твердил он, чувствуя, как у него горит в жару темя. Выпив стакан отварной воды, он оделся и пошел на городскую станцию. Деревья на улице и телеграфные прово да были облеплены густым пушистым ине ем. Еще не доходя двух кварталов до пло щади, Васильчиков увидел, как по большо му куполу собора лазили люди и с громом отдирали листы железа. Кресты уже были сняты и второй, меньший купол, очищен от жести. Плотники ломали его деревянный остов. Пораженный разрушением, Васильчиков все ускорял шаги и, подойдя совсем близ ко, остановился, запрокинув голову. Так он стоял чрезвычайно долго, застыв в напряженном созерцании. Вверху визжали выдергиваемые гвозди. Тесины с грохотом падал» вниз. Внезапный гнев вдруг овладел Еасильчн- ковым. — Безбожники! — закричал он, потрясая сухими кулачками. — Прекратите разруше ние! Христос бичом изгнал торгующих и* храма. А я вот — залезу и побросаю вас...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2