Сибирские огни, 1934, № 6
стены, добрел до кафедры и немощно опу стился в кресло. — Как нелепо, как ужасно, — бормотал он, закрыв глаза и тихо взмахивая изред ка правой рукой, словно отгонял Неприят ные видения. Минут десять Рыбасов сидел, словно в тяжком забытье. Слышно было лишь, как тикали стенные часы. — И вдруг бы я сделал выводы, опу бликовал... Ведь это скандал! — судорож но встрепенулся он, чувствуя под рукой на лбу липкий пот. — Небывалый позор... Хо рошо, что никто не знает. И никто не дол жен узнать. Никто! — Рыбасову стало душно. Он схватился за воротничок- и ра зорвал его. Вся работа представилась ему теперь смешной, жалкой. С неясной обидой вспом нилось почему-то, как выступали студенты против секретов в научной работе, как приходил Светышев и вежливо предлагал вдвоём заняться исследованием оленя. — А я отказал, — подумал Рыбасов. — И, главное, категорически отказал... — Тя гостное недовольство собой все сильнее захватывало его. Сдавив ладонями виски, он принялся ходить то из угла в угол, то от стола к дверям. — А времени сколько пропало. А на дежд!.. За два года не дал ни одной науч ной работы. За два года!.. Рыбасову вспомнились персональная став ка, портрет химика в газете и в смятении он опустил голову. — Стыд и срам. А знали бы они мой по зор. Знали бы... — горько поморщился он и ему стало невыносимо неловко. Глава одиннадцатая. I. . На диспут о любви пришел даже секре тарь правления Спичкин, не (Посещавший ни каких собраний) кроме профсоюзных. Перед дверями аудитории Спичкин робко кашля нул в сухой кулачек, но, войдя, с показной важностью поднял дрожавшую голову и сел на первую скамью. — Товарищи, — звонко заговорила Гер- цовская, когда установилась тишина. — Но вый человек должен развиваться гармо нично и естественно. Вполне естественно... Но пока у нас нет еще стопроцентных ус ловий для этого. Мелкобуржуазная про слойка оказывает свое влияние и порожда ет грубость в быту, в любви... Об’явим войну такой грубости!.. Потом встал высокий и рябой оппонент. Он был несогласен. — Что значит гармонично? — кричал оп понент. — Подумаешь, гармония, фисгар мония! Все эти словечки только прикрыва ют и оправдывают герани, соловьев, плато ническую любовь и прочую мишуру. Имен но мишуру, которую давно пора вытрясти, выхлопать из нашего быта, как пыль иа ковра... — Правильно! — грубо долетело из з а ла. Спичкин поморщился, недовольно пожал плечами и отвернулся от публики. Заложив руки в пиджачные карманы, он чинно си дел до конца неприятной речи и лишь скорбное, морщинистое лицо его выражало все возраставшее возмущение, да заметнее тряслась, похожая на брюкву, голова. Большинство сочувствовало Герцовскойн выражало свое сочувствие дружелюбными улыбками, кивками головы, аплодисмента ми... Зато речь высокого и рябого вызвала одобрительные крики студентов «ухарей», известных на вечеринках озорством, и сту денток, привыкших курить папиросы, но сить мужские сапоги, косоворотки и кожа ные куртки. Едва оппонент закончил свою речь, как десятки рук протянулись к председателю Герцовской «за словом». — Стоп-стоп, не все сразу! — закричала она и, предоставив слово Мажбичу, села на место. Из аудитории прилетела к ней свер нутая в комочек записка и ударила по ру ке. «Вы прекрасны, — прочла Вера, подняв брови. — Ваш вид сегодня служит живым опровержением рассказа «Без черемухи».{ Мне хочется провести с вами веч^р. Я бу ду ждать вас у первых дверей. Сн-рев». — Неужели Снегирев? Какой дерзки^ мальчишка! — покраснела она и, блеснув! глазами, посмотрела в зал. Снегирев сидел в третьем ряду и следил; за Верой. Заметив ее смущение, Снегире^ повеселел. — Неверно, товарищи, избегать с-гол^ естественной в любви поэзии. Абсолютно! неверно... — Мажбич ерошил вллосы. В аудиторию вошла библиотекарша Нина в синей спецовке и скромно остановилась у косяка. «Слушает ли она?» — подумал Мажбич, кося в ее сторону глаза, и вдруг запнулся и покраснел. Вслед за Мажбичем нетерпеливо встал и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2