Сибирские огни, 1934, № 6

А чтобы орда не пугала, чтоб войско казацкое прянуло к югу и дальше, ей дали гражданский наряд и устройство, и власть передали зайсанам и тайшам, и Думу Степную — княжите-де сами, а нам припасайте лишь дань собрлями. И стало бурятам не слаще, не краше. Свои одолели и русские тайши... И первый здесь ссыльный в те поры проплыл на утлой ладье до медвежьей тропы, — бунтарь в черной рясе, космат и угрюм, мужицкий распоп — пустосвят Аввакум, что жизнь порастратил в неслыханных спорах, был *силы медвежьей и вспыльчив как порох... Природным вождем был и голос как медь, а время заставило рясу надеть. 4 Был совестью века и буйства примером, а стал христа-ради и он старовером. Ему б порадеть зипунишкам народным — водить за собой мужиков обнищалых, а он их повел на костры... И не дрогнув — предвидел их смерть в бердышах и пищалях! Беда озорной огнепальный был муж, востер на язык и строптивый к тому ж... И верил в свои чудеса и чужие...*) И вот за продерзость, за речи срамные, был схвачен нарядом казаков и войск, и ссылкой пожалован в дальний Тобольск, и дальше — в Даурию услан с детьми, и плыл по порогам, хватил кутерьмы... Тяжел был ангарский порожистый путь. Пашков — воевода как стали тонуть его выбивал из дощанника в горы: — иди по горам! Не ходи с казаками, де-ты еретик, худа б не было с нами... А берег высокий, и взглянешь так горе! а дебри дремучи и звери кругом, и стаи невиданных черных ворон. Зимой же по снегу брели по колени, пристав протопопица пала в сугроб, и стала пенять ему горькие пени: — и долго ли мука сия, протопоп? А он ее словом суровым приветил; — и что ты сейчас, протопопица, вякала? И горько сказал ей: — до самые смерти, до самые смерти, Настасья свет-Марковна! Она пободрёла, сказав шепотком: — добро же, Петрович, еще побредем! *) Вот слов его гневных затейная нить: — Я в башне сидел у Андронья в цепях, без пищи ден три, аж ломило в зубах, Да ангел явился меня навестить, дал в руки мне ложку и хлебца ломоть, и щец похлебать, повелел так господь. А Никон смеялся (что надо, собаке?). — да знаю тебя, пустосвята, все враки!