Сибирские огни, 1933, № 9-10

В вечной торопливости Емелька не -хо- дил, а бегал. И, как пущенный сильной ру- кой обруч, держался, не падая до тех пор, пока катился. Из работников выбился он быстро. В * двадцать пять лет Драноноска уже сам об- рос хозяйством, потянувшись с неугасимой страстностью к стройке амбаров, завозен, маральника, как у первых богатеев. <На обидчика Мосея Анкудиныча даже и не .жаловался Емелька. — Каждый к себе норовит мякишем гнуть. Да хоть бы и до меня доведись, попади бы мне даровые руки... — сказал как-то он со- седу, пытавшемуся поссорить его с дедом Мооеем. Напором своим в стяжательстве Драно- носка превзошел даже попа Амоса и Авто ма Пежина. Под стихийное свое упорство в труде он подвел могучую «духовную под- пору». Испепеляющий труд Драноноска счи- тал единственно-богоугодным делом. Изу- вер-раскольник выковался из него с детст- ва, как искупление за «блудодейное» его происхождение. Но наивысший молитвенный экстаз Дра- ноноска ощущал не во время поклонов и песнопений в моленной (он и в них был усерднее остальных), а когда обессиленный падал на землю и пересохшими -толстыми губами бессвязно шептал слова молитв. Замкнутый, с горячими глазами фанати- ка, он редко разговаривал с мужиками. Но и . разговоры его были только о работе. Весь круг истин у Драноноски ограничен несколькими готовыми изречениями и по- словицами, которых он и держался в жиз- ни своей неукоснительно: «У кого ноженьки в гною, у того душень- ка в раю». «Кто рано встает, тому бог по- дает». «Бог послал работу, да чорт отнял охоту». «Лето припа-сиха, зима подбериха». И еще до десятка подобных им, отлитых тысячелетиями народных «мудростей» бы- ли маяками Драноноски. • До вечера Селифон не мог освободиться от мыслей о Емельке Прокудкине. Будучи еще молодым парнем, Селифон поднял и с трудом привел в сознание Дра- нонооюу у изгороди его маральника, на горе. Емелька выгораживал «сад», один заго- товлял и листвяжные столбы для изгороди, и долбил лунки для столбов. По намечен- ной границе маральника пролегла утесистая тора. Прокудкин решил не отступать к ее подошве, «а мякоть, а одолеть камень, вы гадав лишние двести метров. Неделю клевал он тяжелой кайлой гору метр за метром просекая каменную гриву А когда в глазах Становилось мутно и кай ла выскальзывала из рук, он на минуту ос танавливался и начинал разговор с самим собой. — Подумаешь, пристал! Тоже барин ка- кой... Да ты ведь, Омельяи Оверкич, хит ришь, момонишь... А ну-ка друг, еще одну оно, глядишь, назавтра и поменьше оста нется... Но иссякли силы у двужильного Емель ки. Последний рзз долбанул он высветлен ным о грунт стальным клювом и повалил- ся лицом на щебень. Высокие стебли дикого ржанника качну- лись в сторону пушистыми метелками и за- мерли. Сколько времени пролежал вниз лицом Емелька не помнит. Но когда повернулся на спину, то далекое -облако качалось перел глазами. -Временами оно опускалось на са- мую грудь Дранон-оски, обдавая г орячт дыхом июльского полдня, и потом вновь взмывало в недосягаемые глубины. Проезжавшего Селифона ни покричать ни поманить рукой обессилевший Емелька не мог. И если бы не испугавшаяся Драно- носки лошадь Селифона, то он проехал бы на свою пасеку, не заметив его в р-жан- нике. Только 'у*же в деревне, куда Селифон при- вез полуживого Емельку, узнал он, что Др яоноска три дня питался -одним реве- нем да кислицей, не оставляя работы для поездки в Черновушку за хлебом. * Поздно ночью полуголодный Селифош поехал от Прокудкина на покос к AMOCJ Карпычу. Мысли о Емельке Дранояооке всю дорогу не -оставляли его. Селифон пытался думать -о другом, но не :мог. Длинная узкогрудая фигура рыжего лового Емельки, пьяные горячей -жадностью глаза его преследовали неотступно. Заморенный вид Дранон-оски, (костистая худоба его плеч, деревянная жесткость на- труженных ладоней кого-то напоминали ему, но кого — он никак не мог вспомнить и оттого злился еще больше. — Да ведь это что же за дьявол! Значш он не только в людях, но и дома не наеда ется досыта... -Селифон знал, что Емельку Драноноску У посторонних усадить за стол было невоз